- Борис Ефимович, вас часто называют "ровесником века"...
- На самом деле это неточно. Я родился в позапрошлом, девятнадцатом веке и прожил в нем целых три месяца.
- Для каждого человека "точка отсчета" - раннее детство.
- Я очень люблю свой родной город - красавец Киев. В нашей семье было двое детей. Мой брат Михаил, ставший впоследствии известным советским журналистом (он писал под псевдонимом "М. Кольцов"), был старше меня на два с половиной года. В семье сохранилась наша фотография 1902 года. У меня на снимке недовольная физиономия. Я хотел сняться с ружьем, но фотограф отдал его брату, а мне всучил сетку с мячиком.
- Когда у вас проявилась тяга к рисованию?
- Рано - с пяти-шести лет. Тогдашнее "художественное творчество" мое носило своеобразный характер. Мне было неинтересно рисовать с натуры домики, деревья, кошек и лошадок. На бумаге возникали персонажи, рожденные моей фантазией, а ее питали впечатления от прочитанных книг, обрывки разговоров взрослых, затейливые рассказы брата. Со временем в толстой тетради появились портреты Гарибальди, Дмитрия Донского...
- А когда ваши сатирические зарисовки впервые увидела широкая публика?
- В 1915 году, уже живя самостоятельно в Харькове, я нарисовал несколько шаржей на популярных тогда депутатов Государственной Думы - Милюкова, Гучкова... Отослал эти шаржи брату в Петроград. И вскоре в издании "Солнце России" благодаря содействию Михаила я увидел свою карикатуру на председателя Думы Родзянко...
- Влияние брата на вас было велико?
- Огромно. Я храню о Михаиле самую благодарную память. Иногда думаю, что годы, "недожитые" моим братом, как бы присоединились к моим, а Михаил ушел из жизни очень рано, в 40 лет, став жертвой репрессий.
- Удивительно, что власти пощадили вас после его ареста. Что уберегло вас от ГУЛАГа?
- Убежден, что своим спасением я обязан не кому иному, как самому Сталину. Хотя поначалу складывалось все так, чтобы он меня невзлюбил. В 1924 году я создал удачный, на мой взгляд, шарж на генсека. Его хотели опубликовать в журнале "Прожектор". Курировала издание сестра Ленина Мария Ульянова. Она ознакомилась с рисунком и сказала: "У Сталина тут какая-то лисья рожа. Отдайте зав. секретариатом Сталина Товстухе". А тот наложил резолюцию: "Не печатать!" И после ареста в декабре 1938 года Михаила Кольцова я готовился к неизбежному. Но, как позже мне стало известно, на подготовленном на меня в НКВД деле Хозяин наложил резолюцию: "Не трогать".
- И вам, Борис Ефимович, по-прежнему дозволялось работать в советских изданиях?
- Не тут-то было! От меня отшатнулись издатели газет и журналов, так что до 1940 года я занимался лишь оформительской работой, подписываясь чужой фамилией. Но вдруг обо мне вспомнил Хозяин. А было так. В марте 40-го года мне позвонили из редакции газеты "Труд" с предложением поработать. Я с готовностью согласился. Но карикатуры подписывал своеобразным шифром - "ВБ". Когда меня спрашивали, что сие значит, я отвечал - "Временно Борисов". Но однажды на собрание сотрудников газеты пришел Вячеслав Молотов - один из руководителей страны. Перелистывая подшивку газеты, он задал редактору неожиданный вопрос: "А кто рисует эти карикатуры? Не Ефимов ли?" Перепуганный редактор сознался: "Да". "А почему же не подписывается? Между прочим, - продолжил Молотов, - это заметил и товарищ Сталин. Он сказал: если такое происходит из-за того, что его брат наказан за свои деяния, то это какой-то "биологический" подход к вопросу". После этого я снова стал подписывать свои карикатуры привычно: "Бор. Ефимов".
- Вам не доводилось встречаться со Сталиным лично?
- Нет, но его, если так можно выразиться, заинтересованное участие ко мне как к художнику я почувствовал. Расскажу случай. В один из весенних дней 1947 года мне позвонил тогдашний главный редактор "Известий" Л.Ф. Ильичев: "Вам надо, Ефимов, завтра к 10 часам утра быть в ЦК партии. Там будет проходить дискуссия по книге Александрова о западноевропейской философии". Я удивился, так как к философии не имел профессионального отношения. Но все же приехал в ЦК. А там меня прямехонько направили в кабинет к Жданову - члену Политбюро, главному тогда идеологу партии. Он мне задал вопрос: "Вы читали в газетах сообщение о военном проникновении американцев в Арктику под надуманным предлогом "русской опасности"? Товарищ Сталин сказал, что это дело надо "бить смехом". Он просил лично вас нарисовать карикатуру на эту тему - высмеять генерала Эйзенхауэра и его вояк".
Я приехал домой и решил, что за пару-тройку дней закончу работу. На следующий день утром сделал эскиз и до обеда решил отдохнуть. Вдруг зазвонил телефон. "Это товарищ Ефимов? Ждите у аппарата. С вами будет говорить товарищ Сталин!" Я невольно вытянулся по струнке. Услышал знакомый тихий голос: "С вами вчера говорил товарищ Жданов об одной сатире? Понимаете, о чем я говорю?" "Понимаю, товарищ Сталин". "Вы там изображаете одну персону. Вы понимаете, о ком я говорю?" "Понимаю, товарищ Сталин". "Личность эта должна быть изображена вооруженной до зубов. Когда мы можем получить эту штуку?" "Мне товарищ Жданов говорил, чтобы я не торо... " Сталин прервал меня: "Мы хотим получить рисунок сегодня. К шести часам!"
Я взглянул на часы. До указанного срока оставалось 2,5 часа. Но я успел нарисовать карикатуру, хотя в голове проносились мрачные мысли о возможных последствиях невыполнения заказа в срок...
- Говорят, вы не только со Сталиным общались, вы и Гитлера видели...
- Было такое. Я ведь рисовал дружеские шаржи и на Дзержинского, и на Троцкого. Моими персонажами становились Маяковский, Горький, Блок... Ну а Гитлер, понятно, стал объектом злой сатиры. Я увидел его и прочих главарей Рейха в Германии в сентябре 1933 года. Впоследствии эти впечатления помогли мне в военный период творчества. Недаром фюрер угрожал повесить меня, Кукрыниксов и диктора радио Юрия Левитана в случае захвата Москвы. Все мы были объявлены его личными врагами.
- На что теперь направлен ваш общественный темперамент?
- Вот уже 70 лет я участвую в работе правления Центрального Дома работников искусств. Люблю посещать вернисажи. А в выставочном зале "Тушино" два года назад была организована экспозиция моих рисунков "Сатирическая летопись века", на которой демонстрировалось около 350 карикатур. Кроме того, по инициативе Зураба Церетели я занимаюсь подготовительной работой по созданию Музея карикатуры.