- Игорь, вас в Питере не застать. Где гастролируете, где снимаетесь?
- В "Гибели империи" у Владимира Хотиненко. Тема фильма: русская контрразведка периода распада империи с 1914 по 1918 годы. Я в этой истории - представитель красного террора, один из людей Урицкого. Хотиненко работает серьезно, сниматься у него интересно. Даже в эпизодических ролях заняты очень хорошие актеры. Например, Нина Усатова, а также моя жена Наталья Акимова (актриса Малого драматического театра Европы. - М.С.).
- Кстати, почему блистательная театральная актриса Акимова так редко снимается в кино?
- Это вопрос к режиссерам. Тот же Володя Хотиненко ее очень любит и говорит, что ему стыдно занимать ее в небольших ролях, потому что на нее нужно писать сценарий. Но все никак не напишет. Кино - это кому как повезет. Меня вообще поймали в метро, куда я, курский четырнадцатилетний паренек, спустился в первый раз в жизни, и позвали сниматься в кино.
- С возрастом ваши герои сильно изменились?
- Меня в последнее время все чаще зовут играть крупных исторических персон. Видимо, возраст подошел. Вот у Валерия Огородникова в фильме "Красное небо" сыграл исторического персонажа по фамилии Зальцман, директора завода на Урале, что делал броню для наших танков. В "Московской саге", фильме по роману Василия Аксенова, я сыграл Фрунзе. Оказалось, это не только крупная историческая личность, но еще и очень интересный человек. В свое время Глеб Панфилов хотел снимать меня в роли Свердлова, но что-то не сложилось. Зато я сыграл у Панфилова чекиста Яковлева, про которого великая княжна Александра Федоровна, очень разборчивая в людях женщина, писала, что из всей компании большевиков - это единственный приличный человек.
В новом фильме "Шахматист" у меня небольшой эпизод, но опять - большого человека, который сидит где-то в Швейцарии и руководит заговором оттуда. Вполне можно домыслить в качестве прототипа Гусинского или Березовского...
- Вспомните, пожалуйста, что же произошло с вами весной 2003-го в городке Урай Ханты-Мансийского автономного округа? Неужели вы не предчувствовали беду?
- У меня в течение трех дней были боли и тяжесть в груди. Но я знать не знал, что это предынфарктное состояние. У меня раньше никогда не возникало проблем с сердцем. Я отыграл спектакль "Все любят "Опал", на сцене боль вроде отступила. Потом поехали ужинать, и я почувствовал себя плохо. Был совершенно трезвый. Съел салат и говорю: "Позвольте мне куда-нибудь прилечь!" Поскольку прилечь некуда, улегся прямо на полу. Вызвали "скорую". Две недели пробыл в реанимации. Потом через Екатеринбург меня перевезли в Питер.
- Говорят, вам в сердце ввели какой-то железный стержень...
- Операция называется "стентирование". Эта штука немножко похожа на пружинку от шариковой авторучки. Когда вводится в организм, пациент находится в сознании. Под местным наркозом - я по телевизору наблюдал: вводят в вену, потом долго, почти метр, из паха до сердца, идут по артерии, наконец доходят до того места, которое забито, и вставляют эту пружинку. Потом дают какую-то команду, импульс - она расширяется и раздвигает стенки артерии. Однако одной пружинки оказалось мало. Не идет кровь! Еще одну трехсантиметровую ввели - опять мало! На всякий случай у докторов была последняя, двухсантиметровая. Она-то и помогла.
- После того, как у вас случился инфаркт, вы, наверное, взялись, засучив рукава, за свое здоровье?
- Ничего кардинально не изменилось, кроме того, что каждый день принимаю таблетки. Ну, и не пью... Временами довольно долго.
- А говорят, вы прекратили выпивать еще до инфаркта...
- Кстати, мне доктора после случившегося сказали: если у вас были какие-то проблемы, неприятности, стрессы, то лучше было выпить граммов пятьдесят коньячка, может, все бы обошлось... Некоторые настаивают на том, что в день обязательно нужно выпивать хотя бы граммов сто алкоголя, это полезно для здоровья, расслабляет. Может, в этом есть сермяжная правда. Во всяком случае, иногда ловишь себя на мысли, что трезвым жить тяжело. Для России это особенно актуальная проблема, потому что многие перевороты и катаклизмы у нас случались, когда власти решали учредить "сухой закон". Когда русский человек трезвыми глазами видит свою жизнь, то понимает, что так жить нельзя. А когда он слегка пьяненький, то все нормально.
- Ходили слухи, что вы в молодости были человеком запойным...
- Сколько времени потрачено зря... А может быть, не зря. Потому что, когда не пьешь, особенно в нашей профессии, то производишь впечатление человека нудного. Выпивший же человек, особенно с бодуна, чувствует себя слегка виноватым. Он мягок, добр ко всем. Вообще с бодуна актеры играют лучше, потому что не делают лишних движений: дай Бог сделать то, что положено, а не тратить силы на ненужные импровизации.
- Каким же должен быть "бодун", чтобы мучиться не только наутро, а еще и на следующий вечер, во время спектакля?
- Все зависит от количества выпитого. Бодун бодуну рознь.
- И все же надолго вы "давно завязали"?
- Остановки у меня разные бывали. Случалось, и на год, и на три года, и на три месяца. Все зависит от обстоятельств. Может, завтра жизнь так прижмет, что если не выпьешь, то помрешь...
Как правило, инфаркт настигает людей с повышенным чувством долга. Если над тобой день и ночь довлеет: "Ты должен!", "Ты обязан!", то жди беды. У пофигистов инфаркта не бывает. Учеными доказано! Так же, как у алкоголиков. Они от цирроза печени умирают, еще от чего-то. Артерии же у них, как у спортсменов.
- Нина Усатова говорила мне, что была поражена, насколько быстро Скляр после инфаркта опять стал играть и жить на всю катушку!
- А я думаю, что, если начать себя беречь, все кончится быстрее и трагичнее. Я начал играть спектакли на пятый день после операции. А мог бы уйти в отпуск, поехать в санаторий... Но я решил, что если зациклиться: "Вот я теперь больной! У меня был инфаркт! У меня искусственная артерия!" - то это будет губительным для меня.
- Вы придерживаетесь каких-то диет?
- Большинство диет искусственно придуманы. Человек ест то и столько, сколько ему необходимо для жизни.
- Почему большинство мужчин вашего возраста обзавелись брюшком, а Скляр все такой же худой, поджарый?
- Если только человек не болен, то, поверьте, он выглядит так, как он хочет выглядеть. Все эти разговоры: вот, мол, хочу похудеть, но не могу, - это только разговоры. Посмотри на себя в зеркало и реши, каким ты хочешь быть: стройным, подтянутым и худым или тучным, неповоротливым. Если ты много ешь, значит, должен в два раза больше двигаться.
- Неужели не ограничиваете себя в употреблении хлеба?
- Ем практически только белый хлеб. Сегодня съел большую порцию спагетти. Пельменей могу съесть великое множество. Сто штук - легко! Знакомые потом долго меня разглядывают: куда в тебя это помещается?
- Но курить вы не перестали...
- С курением пока не разделаюсь. Видимо, это слишком глубоко вошло в мою привычку.
- Почти десять лет вы занимаетесь строительством загородного дома... Наверное, все надоело, осточертело?
- Дом дому рознь. Куда мне спешить? Если бы хотел построить дачку бревенчатую, то возвел бы за год-два. Но хочу, чтоб на земле что-то настоящее стояло. Пусть не на века, но чтоб дети моего сына сказали: "Вот это построил дедушка, это наше, фамильное!" Я почти все деньги туда вкладываю. Он и снаружи интересный, трехэтажный, швейцарского типа, и внутри комфортный, удобный.
На участке есть место, где будет конюшня. Точнее, не конюшня, а конюшенка - на одну живую голову. Лошадей я полюбил с тех пор, как служил в армии в кавалерии.
- В вашем новом доме животные будут? Коты, собаки? Говорят, они тоже помогают обрести духовное равновесие...
- Котами я восхищаюсь, но не люблю. Мне кажется, нет более грациозного четырехногого существа. Но при этом кошка может ласкаться и тут же цапнуть тебя. Почему, за что, что у них на уме? Хочу, чтобы в новом доме были три собаки. Мне очень нравится бигль, нравится золотистый ретривер (светлый лабрадор), и потрясающими собаками я считаю такс.
- Что составляет для вас предмет удовольствия?
- Хорошо сделанная работа. И мной, и другими. Иногда хорошая еда.
Вообще моменты, когда ты себя чувствуешь комфортно. В том смысле, что у тебя совесть не болит, тревога не гложет за близких. Такое, правда, бывает очень редко. Мне трудно вспомнить те редкие моменты моей жизни, когда бы я ни о чем не тревожился. Поэтому у меня довольно часто бывают конфликты на работе. Прихожу я в какую-нибудь кинокартину, а ее хотят снять быстренько, кое-как. И вот это меня убивает. Здесь я могу стоять до конца, насмерть. Не хочу, чтобы потом мне сказали: "Зачем ты в этом дерьме снимался?"
Беседу вел