Если раньше мы специально приезжали со всех концов города просто погулять по этой улице, когда она стала пешеходной, то сегодня былого очарования уже нет: слишком шумно, слишком суетливо. На взгляд приезжего — самое оно: здесь можно увидеть искрометные и вполне профессиональные выступления будущих артистов (благо до Щукинского училища рукой подать), которые разыграют для вас по ролям последние анекдоты, или послушать приличных музыкантов, которые устраивают настоящие шоу из танцующих трубачей. Но все же времена, когда Арбат можно было назвать «мое отечество» и «мое призвание», ушли…
Иное дело арбатские переулки — в любое время дня немноголюдные, закрытые от чужих глаз дворы, тишина, непривычная для самого сердца города. Невольно на память приходят персонажи,
В XIX веке случился, например, абсолютный арбатский бум: селиться на Арбате и в его переулках стало престижно и модно. Толстые, Растопчины, Гагарины, Долгорукие, Кропоткины — у каждого достопочтенного семейства здесь было родовое гнездо. Еще бы: Арбат был тихим, «домашним» районом, здесь строились небольшие особняки в стиле ампир и деревянные дома, окруженные садами.
За аристократами потянулись служивые. Здесь женился и жил Пушкин, позже сочиняли Скрябин и Танеев, в ХХ веке родился и вырос Булат Окуджава,
В Большом Афанасьевском переулке, в двухкомнатной квартирке известной певицы Аллы Баяновой, куда она, по ее словам, «приехала доживать», все, что напоминает о милом сердцу прошлом, стоит на виду. На фортепьяно — фото в платье от Шанель, это платье ее мамы. Она была выдающимся портным
— Мама, обладая изумительной фигурой, решила поступить к Коко Шанель манекенщицей. Приходит. Та ее приняла очень ласково, оглядела и говорит: «Мадам, вы слишком красивы, чтобы быть манекенщицей…» А в моде были «доски» — никаких женственных форм. Так мамина карьера манекенщицы не состоялась. Но Коко провела ее в мастерскую и сказала: «Выбирайте любое платье для вашей дочери. Просто в подарок». Так у меня появилось дивное черное платье из фая от Шанель.
После того как в конце
— Это было тоскливое выживание, — говорит Валерий, — несмотря на то что мы были молоды, любили погулять, танцевали до утра. Но все это было
И уж здесь Валерий, реставратор старинной мебели, расставил свой знаменитый гарнитур черного дерева с перламутровой инкрустацией и зажил барином. По утрам под кофе (или под пивко, в зависимости от вчерашних эскапад) слушает одну из тысячи пятисот пластинок (здесь только классика, только первоклассные исполнители, оркестры и дирижеры) из коллекции, которую собирал всю жизнь. Такой вот сибарит.
Другой арбатский обитатель — не из новых, а законный наследник семейного особняка, принадлежавшего
Разрозненные воспоминания детства обрели очертания и форму: Александр Шалвович наконец понял, куда уходили мама с бабушкой, оставляя его играть на Старом Арбате, и почему возвращались с заплаканными глазами.
С тех пор Александр Шалвович всерьез увлекся историей дома: выяснил, что построен был этот особняк в 1871 году, потом отреставрировал и теперь мечтает собрать там всех Пороховщиковых, разбросанных трагедией 1917 года по всему миру.
Здесь же под крышей пятиэтажного дома живет Марианна Вертинская. Сейчас она, актриса Театра имени Евгения Вахтангова, с театром распростилась — неинтересно, ролей нет — и уехала на время к дочке, художнице Александре Вертинской в Италию.
— А раньше, — не без ностальгии вспоминает Марианна, — было так приятно выйти из подъезда и через пять — да что я! — три минуты уже оказаться в гримерной. Такая близость создавала особую атмосферу творчества, которой теперь уже не вернешь — все в мире и в театре поменялось…
Есть в арбатских переулках и виртуальные жители. Например, в Кривоколенном… Конечно, я говорю о стене Цоя. Это имя для многих — символ памяти, надежды, справедливости, правды. Артемий Троицкий сказал о нем: «Цой — это почва, в которой зреют мысли. У всех нас свой Цой, и всем нам кажется, что мы в нем нуждаемся».
А вот бабя Маня, с первыми лучами солнца (иначе конкуренты опередят) собирающая с сожителем Васей окурки и пустые бутылки после вчерашнего «сейшена на флэте», чтобы для сначала сладко затянуться натощак «мальборой», а потом склянки и алюминий сдать и на это выпить и пожрать, — историей Старого Арбата она интересуется мало. Что ей фанаты Булгакова, вздыхающие возле уютного особнячка, откуда бессмертная Маргарита улетела навсегда, что ей Бунин, Блок и Чехов, так
— Эх, однова живем! — зевает Маня и ложится прямо на асфальт под скамейкой в