Режиссер Константин Лопушанский - о своем фильме, ставшем событием ММКФ-2013
В основном конкурсе Московского кинофестиваля показали фильм «Роль» петербургского режиссера Константина Лопушанского — драму в декорациях 20-х годов прошлого века, когда люди, пережившие Гражданскую, осознали, что стоят над бездной. Главный герой — актер (его прекрасно исполнил Максим Суханов), сбежавший от красной напасти в Финляндию, но все-таки решивший вернуться на Родину в образе другого человека — командира Красной Армии. Картина считается одним из главных фаворитов ММКФ.
— Константин Сергеевич, почему вы выбрали именно эту эпоху? И какая идея родилась раньше — снять картину об ушедшей эпохе или об актере, решившем прожить чужую жизнь?
— Желание снять фильм о сути актерской игры и ее трагедии преследовало меня уже давно. Но оказалось, что тема лицедейства, двойничества, вживания в чужую жизнь была очень популярна в начале ХХ века — это один из лейтмотивов Серебряного века. Идеологом этого движения был режиссер и драматург Николай Евреинов, проповедовавший принцип игры не только на сцене, но и в жизни.
Другая линия была связана с началом создания сценария — еще давно, в начале 80-х — как раз об эпохе 20-х, о герое, который после Гражданской войны теряет память и напрочь забывает и прошлую Россию, и себя, и то, что он сделал во время войны. Но когда память начинает возвращаться, герой осознает, что фактически он убил и самого себя, и всю Россию. Этот прекрасный сценарий написал Павел Финн — по-моему, один из лучших режиссеров современности. Его сюжет наложился на мою историю с актером, и в итоге получилось такое, надеюсь, цельное произведение.
— Символистская эстетика Серебряного века действительно ощущается в картине.
— В этом определенный знак времени. В Гражданскую войну пришли люди утонченной культуры, и под нимиразверзлась бездна. Главный герой фильма — актер, а природа этого искусства такова, что,входя в чужую душу, ты должен открыть в себе самом качества того, кого играешь. Иначе не будет правды. Мой герой-актер открывает в собственном герое, командире Плотникове, самого себя, только по другую сторону баррикад. Война, революция, раскол, красные и белые, которые убивают друг друга... По сути в одном герое — полностью душа второго, как и во втором — душа первого. В общем, оказывается, что это раскол одной души. Вот такой парадокс понимания самого себя, судьбы и истории. Он и показался мне интересным.
— Такой раскол — это черта нашего менталитета?
— С одной стороны —да, с другой — это свойство любого человека. В фильме есть намеки на то, что главный герой — это Раскольников через 40 лет после «Преступления и наказания». В сценарии даже была сцена, которую я в итоге решил не использовать в фильме — она была бы слишком прямолинейной отсылкой к Достоевскому.
— В вашем фильме постоянно слышатся гудки паровозов и завывания метели.
— Мне было важно создать ощущение той эпохи, а может быть, именно в звуках время и проявляется, как ни в чем другом: крики торговцев, скрип колес... Подобные детали нужно искать, они могут приоткрыть тайну ушедшей жизни, едва видимой в кадре. Я пересмотрел много документальных материалов: хроника, фотографии. Поездов было очень много, что сегодня удивляет — эта натура уходит. Снятый в фильме дом, под окнами которого ходили поезда, — абсолютно реальный, он находится в Петербурге на улице Розенштейна. Я его приметил еще лет 20 назад, но снять удалось недавно. Мы едва успели — практически сразу после конца съемок в доме начался капитальный ремонт, и сейчас, думаю, былой фактуры там совсем не осталось.
Кстати, Алексей Герман был мастером звука, всегда очень долго выстраивал второй, третий звуковой план. В его картинах сталинское время звучит так, что каждый раз возникает ощущение, будто ты побывал в прошлом. Из-за этого, кстати, у него были проблемы с демонстрацией картин за рубежом. Когда он в Каннах показывал «Хрусталев, машину!», зарубежные зрители почти ничего не поняли, потому что не могли воспринять эти смыслы. Такую тщательную работу со звуком, думаю, переняли все петербургские режиссеры, ведь все мы невольно ученики Германа.
— В самом конце в вашем фильме появляется полуразрушенная колокольня...
— Это тоже образ времени, очень распространенный в Гражданскую войну, здесь и объяснять не надо. Но я не стал заострять на ней внимание: камера специально проезжает ее, а герой проходит мимо. Если бы он остановился, это было бы излишне символично. Но, конечно, она — очень важный знак пространства, след чего-то старого, что было разрушено.
— Теперь, после выхода картины «Я тоже хочу», видишь разрушенную колокольную — и сразу вспоминаешь Балабанова.
— Значит, рядом падают мысли. Я знал, что у Леши в картине будет колокольня. Даже на афишах наших фильмов она присутствует, хотя в этом мы, конечно, не сговаривались. Занятна история: мы делали афиши в журнале «Сеанс», и работники предупредили, что афиша балабановского фильма уже готова и на ней есть колокольня. Я поинтересовался — не та же самая? Узнав, что нет, тоже решил не отказываться от образа. Так совпали наши питерские образы. Может, это и мой поклон Леше, образ в память о нем, возникший на подсознательном уровне.
— Ваш фильм — это взгляд в прошлое. В последнее время вообще выходит мало серьезных художественных фильмов, снятых про настоящее.
— Искусство тяготеет к большим чувствам, крупным темам, сильным характерам — к высокому. Наше время измельчало. У теперешних зрителей — тяга к «киношке», и режиссеры не дают им высоких образцов, не дают искусства. Чтобы посмотреть фильм «Зеркало», люди занимали очередь с утра, вся Таганская площадь была забита. Тарковский был востребован. Сегодня представить такое трудно. Это тоже знак измельчания. А в прошлом, в том числе во времени Гражданской войны, содержатся образцы великих трагедий и высоких чувств.
Кроме того, искусство, говорящее о прошлом, более правдиво. Когда искусство говорит о настоящем, оно напоминает телевизионную программу. Теряется эффект отстраненности, очень важный для осмысления событий. Для этого режиссеры и к черно-белой съемке обращаются.
Другое дело, что обращение к истории — это всегда сгусток ассоциаций. Помните, у Твардовского были строки, когда Теркин умирает: «Пушки к бою едут задом — это сказано не мной»? Обращаясь к прошлому, мы говорим о настоящем. И если зритель в этой истории что-нибудь откроет для себя, то такой фильм будет уже про его собственную душу. Вот, например, фильм «Борис Годунов» Мирзоева. По Пушкину, а сплошная современность. А сколько было постановок «Гамлета»? Я видел Высоцкого в роли Гамлета, это было абсолютно современно.
— А для вас лично что в этом фильме самое главное?
— Две вещи: понимание искусства как судьбы и тайна, магия профессии художника. Ведь любой художник в определенном смысле актер, проникающий в чужую душу. А такое проникновение никогда не проходит безнаказанно — придется платить. Вспомните пушкинское: «Над вымыслом слезами обольюсь». Мне было очень важно показать незримую, но неизбежную связанность художника с судьбой страны. Эта связанность одновременно высокая и очень трагичная.
— Ваш фильм снят в традициях петербургского кино. А есть ли сейчас в Петербурге молодое поколение режиссеров, которые эти традиции готовы перенимать?
— Молодого поколения не может не быть по определению. Я преподаю в питерском университете кино и телевидения, у меня есть выпускники, и это довольно серьезные ребята. Другое дело, что у них пока почти нет возможности снимать фильмы. Некоторые снимают сериалы, и вот скоро на «Ленфильме» запустится с дебютом мой студент Илья Северов. Я вообще очень надеюсь, что обновленный «Ленфильм» приоткроет двери для дебютных проектов, и журналистам уже не придется спрашивать меня, есть ли новое поколение петербургских режиссеров или нет.