.jpg)
Их навеяли Валерий Гергиев и «Китеж» Римского-Корсакова
Ну какой еще театр может не просто привезти в Москву «Сказание о невидимом граде Китеже» Римского-Корсакова, но сделать это даже более чем однажды на протяжении года? При том что опера эта – одна из ключевых и сложнейших для исполнения во всем русском репертуаре. И в столице уже много лет ни на одной сцене не идет… Конечно, такое под силу только Мариинскому театру неуемного Валерия Гергиева.
Уточним: год назад мариинцы привозили в зал «Зарядье» лишь третье действие. Это было нечто вроде гергиевского экспромта, когда во внезапно грянувшей после 24 февраля ситуации надо было срочно уравновесить запланированный старт «космополитичного» вагнеровского «Кольца нибелунга» сильным русским «зачином». Тогда Валерию Абисаловичу показались наиболее соответствующими моменту самые трагические страницы «Китежа».
За прошедший год мы многое передумали, и пусть картина мира далеко еще не утвердилась хоть в какой-то новой полноте, Гергиев, похоже, счел, что пришла пора исполнить самую масштабную и философскую из русских классических опер во всей ее целостности.
Снова уточним: речь о целостности музыкальной. Привезенная на минувшей неделе в полюбившееся мариинцам «Зарядье» версия – так называемая полусценическая. Когда лишь самые лапидарные декорации оттеняют музыкальное действие. И результат поразил. Более того – он, на мой вкус, сильно аргументирует против сформировавшейся за последние десятилетия культуры так называемой режоперы, когда в анализах постановок три четверти их объемов посвящались тому, насколько режиссер перевернул вверх дном замысел композитора. И если, допустим, речь о «Китеже», то мы долго чесали затылок, пытаясь расшифровать, что за тьму символических жестов и мелких швыряемых предметов обрушил на нас Эймунтас Някрошюс в спектакле Большого театра 2008 года или как четырьмя годами позже стараниями Дмитрия Чернякова в Нидерландской опере поэма о всепрощающей любви обернулась кровавыми приключениями наивной селянки в бандитском городе.
Ничего этого в версии Алексея Степанюка, приспособленной Кристиной Лариной для «Зарядья», нет. А есть простейшие задники, соответствующие (по большей части – буквально) тому, что написано в либретто Владимира Бельского – деревянный Малый Китеж, белокаменно-златоглавый Великий Китеж и главный визуальный лейтмотив этого спектакля – заповедный лес, вначале живой, потом спаленный войной и под конец волшебно преобразившийся в райский сад, за которым – небесная синь грез умирающей Февронии. Все!
А что еще надо, если опера и так до предела насыщена символикой, от легендарного сюжета о чудесном спасении города от врага до музыкального языка, полного аллюзий едва ли не на все пласты традиционной русской интонационности. Здесь и знаменный распев, и духовный стих, и колокольные ритмы, и плачи, и протяжная песня – в окружении птичьего щебета и лесного шелеста. Не забыты и смелейшие открытия русских композиторов: как, например, «по-мусоргски», в духе староверческой мистики «Хованщины» вдруг начинают петь в самые сокровенные моменты оперы Феврония и Всеволод! Не обойден стороной и высочайше ценимый Римским-Корсаковым Вагнер. Но в каждой ноте – это именно он, Римский-Корсаков с его и не снившейся Вагнеру напевностью и, да простится мне это бесхитростное неискусствоведческое слово – добротой, к которой нараспашку устремляется в ответ слушательская душа. В этом качестве у Николая Андреевича нет конкурентов даже среди самых гениальных композиторов. А ведь она, доброта, в таком дефиците не только в сегодняшнем искусстве, но в самой жизни…
Задача постановщиков – лишь не помешать этому прекрасному плетению музыки. И они с ней справились.
А Гергиев и его сценическая дружина сполна тем воспользовались. Что, надо признать, даже таким суперпрофессионалам, как мариинцы, дается не всегда («Не спеши, когда спешить нельзя», 22.11.2022), но сегодня не о том речь. На высоте были практически все: исполнитель благородно-трагической роли Поярка Алексей Марков, монументальный Юрий Воробьев в партии князя Юрия, смачные «татары» Глеб Перязев и Мирослав Молчанов, светлоголосый Александр Трофимов – княжич Всеволод. Заслужил свою отдельную овацию интерпретатор апокалипсической по смыслу роли Гришки Кутерьмы Николай Гассиев. Ну и особый респект – Ирине Чуриловой. Если прошлой весной она более-менее аккуратно воспроизводила нотный текст партии Февронии, огорчая металлической резкостью голоса, то теперь «металл» почти совсем ушел, а на его место пришли благородная глубина и вдохновенная лепка образа несравненной теплоты. Гергиев все-таки лучше нас, сторонних наблюдателей, знает, кого из артистов пестовать и на кого делать ставку.
.jpg)
Сам же он на протяжении трех с лишним часов уверенно вел исполнение музыки потрясающего мелодического богатства и многокрасочности. Отдельные сбои (вроде легкого разброда на пару тактов в начале четвертого действия с его особенно сложной хроматикой) не в счет. Что пенять за такие мелочи, если уже несколько дней благодаря мариинцам в голове не перестают звучать дивные мотивы «Китежа». Да ведь и сама эта опера – о прощении, в котором – главное спасение.