В одном из сиреневых садов маленького цветущего городка Хвалынска, расположенного на среднем течении Волги, молодой человек объяснился прелестной молодой женщине в любви. Это были мои будущие бабушка и дедушка. А тогда они стали женихом и невестой. Молодой человек с кротким, почти беззащитным взглядом ясных голубых глаз был наделен несокрушимой целеустремленностью. Сын ломового извозчика, нашедшего свой конец в канаве, и бедной крестьянки, он рано остался сиротой с девочкой-сестрой на руках, дал себе слово закончить эту жизнь не менее чем профессором и - сдержал его.
Мой дед Сергей Николаевич Наровчатов родился в 1884 году в Царицыне. После окончания реального училища поступил, а в 1918 году окончил Московский институт народного хозяйства. С 1918 по 1930 год работал экономистом в Центросоюзе, Наркомате снабжения СССР и в Московском промышленно-экономическом институте. Был оклеветан, арестован и осужден. В Магадан прибыл как заключенный в октябре 1932 года.
Сыну его Сергею было в ту пору 13 лет. Из Хвалынска они давно уже перебрались в Москву. В своем позднем дневнике отец писал: "Есенин в моей жизни занял огромное место, по сути, через него я осознал себя когда-то поэтом. Это было в мои тринадцать лет..."
А окреп, возмужал талант Сергея Наровчатова на жестокой и прекрасной Колыме, так как ровно через год после отбытия арестованного Сергея Николаевича Лидия Яковлевна с сыном ступили вслед за ним на магаданскую землю. Ей предлагали отказаться от мужа. Она поступила по-другому - заключила трудовой договор: на Севере требовались специалисты. И главным было - сохранить семью. Заглянем в почти протокольные строки воспоминаний Лидии Яковлевны Наровчатовой, написанные ею уже в старости, по просьбе сотрудников Краеведческого музея Охотско-Колымского края, который вместе с другими специалистами ей удалось организовать и первым директором которого она стала:
"Приехала я в Магадан 7 октября 1933 года. Дорога туда в то время была продолжительна - 10 суток поездом Москва - Владивосток и 8 суток пароходом из Владивостока до бухты Нагаева. Пароход проходил мимо Сахалина, а дальше - мимо берегов Японии. Когда пароход вышел в воды Охотского моря, поднялся десятибалльный шторм...
После утомительного путешествия прибыли в бухту Нагаева. Пирсы порта не были построены, лодки подходили за пассажирами к борту парохода одна за другой. С парохода был спущен веревочный трап, по качающемуся трапу стала спускаться с парохода, впереди меня шел мой тринадцатилетний сын. Благополучно высадились на берег.
По первому впечатлению бухта Нагаева очень красива и удобна для стоянки пароходов, над обоими берегами сурово высятся зубчатые скалы. На берегу бухты расположился небольшой поселок, состоящий из небольших домиков. Дорога от Нагаева до Магадана была пустынная, никаких построек не было. Вдали виднелись сопки, покрытые лиственницей. Было холодно, но снег выпал на другой день, т.е. 8 октября, и сразу же установилась зима с 25о морозами. Поместились мы в комнате стандартного дома, парового отопления еще не провели, оно стало действовать только через месяц, а пока приходилось спать в шубе, платке и валенках, детей устроили в кухне, плита в ней отапливалась дровами.
Так мы включились в колымскую жизнь... Работать я приехала по договору и через несколько дней по приезде явилась в Дирекцию Дальстроя за назначением".
Трестом Дальстрой руководил Э.Я. Берзин - легендарный герой гражданской войны, командир латышских стрелков, которому потом вменили в вину слишком гуманное обращение с репрессированными. Впоследствии он и сам стал жертвой репрессий. В Москве сейчас живут внучки Берзина, а в 1984 году покинула этот мир его дочь, которая была, в бытность отца на Колыме, девушкой несравненной красоты. Мирдза Берзина стала первой юношеской любовью Сергея Наровчатова. Они учились в одной школе. До конца дней сохранила она память о тех днях. В газете "Магаданский комсомолец" она написала теплые воспоминания и назвала их "Судьба раскидала нас...".
Именно на Колыме начинался литературный путь Сергея Наровчатова. Мощное дыхание морских ветров, первое горе и первая любовь, тревога за здоровье отца - все действовало на душу. Это уже чувствуется в первых, еще не зрелых поэтических опытах:
Парусами колыхая,
Предвозвестник
страшных бед,
Волны плавно разрезая -
Мрачной чернью подавляя,
Вдаль несется, исчезая,
Чернопарусный корвет...
А вот из другого стихотворения, написанного в 1934 году:
На вершине сопки белой
Был окончен долгий путь,
Под сосной заиндевелой
Мы уселись отдохнуть:
Снега синее сиянье
Отражает солнца луч,
И с отрогов горных круч
Блещет яркое сверканье!
В творчестве, спорте, любви юность сопротивлялась взрослым бедам.
А взрослые "искупали вину". Когда много лет спустя я просила бабушку описать ее первое свидание с заключенным мужем, она отвечала только одной фразой: "У него была такая тонкая-тонкая шея..."
После заключения дедушка оставался на поселении до конца 1938 года, и ему был дан отпуск с последующим увольнением из системы Дальстроя в 1939 году. Его экономические знания очень пригодились в освоении Севера. Бабушка в это время ездила по всему краю на собаках, прихватив на всякий случай для согрева спирт, собирала предметы национального быта - экспонаты для создаваемого краеведческого музея. Музеем поначалу был крохотный домишко, куда временами вламывались лихие люди. Одного грабителя бабушке удалось связать самой.
Лидия Яковлевна была человеком редкого мужества. Но даже она поежилась, войдя впервые на порог дома, где им предстояло жить: ведь по ночам могут застать врасплох. Но тогда сын, мой будущий отец, указал на свое ружьецо и сказал: "Мамочка, а это на что?" Так с детства в моем отце выковывался смелый, решительный характер. И чувство долга. Поэтому, не размышляя, он пошел добровольцем на обе войны - финскую и Великую Отечественную. На финском фронте, в легколыжном батальоне, ему пригодился опыт суровой Колымы: как никто, бегал на лыжах и вынес страшные морозы, хоть и обморозил ноги. В 17 лет, получив аттестат зрелости и взяв нехитрые пожитки, а главное, тетради со стихами, он один отправился через весь Дальний Восток и Сибирь в Москву - поступать в институт.
Так покидал колымскую землю сын репрессированного. Думал ли он, оставляя Магадан, что в далеком будущем один из проспектов этого безмерно разросшегося города будет носить его имя?..