«Коляда-театр» завершает свои гастроли в Москве. В залах - яблоку негде упасть. А театральных критиков за все время автору этой заметки встретились один-два…
В Москве подходят к концу традиционные (ежегодно в январе) гастроли знаменитого екатеринбургского «Коляда-Театра», на этот раз с полным основанием названные фестивалем. Еще бы: две с лишним недели по два с лишним (в среднем) спектакля в день в Театральном центре «На Страстном» и в соседних Боярских палатах. Плюс читки пьес молодых уральских авторов. Плюс несколько новых форматов — КиноLook (киновечер новелл в жанре «Екатеринбург, я люблю тебя»), «Суп-театр» (квартирник с основателем и бессменным руководителем коллектива Николаем Колядой)... В залах — яблоку негде упасть. Театральных критиков за все время автору этой заметки встретились один-два. Отчего так?
Даже пресс-конференция у Коляды — уже театр. Николай Владимирович на манер Рудого Панька сыплет занимательными историями о том, как его частный театр, не имея спонсоров, затыкает за пояс по посещаемости какой-нибудь там Уральский академический, как его, Коляду, исполняют во Франции, Германии, Польше и еще немалом числе стран и что именно вошло в 5-8-й тома выходящего 12-томника (!) его пьес... Лишь изредка позволялось вставить по паре фраз ветерану уральской сцены Тамаре Васильевне Зиминой (которая на сцене в свои 73 по энергии и молодости духа даст фору большинству 23-летних) и ныне международно прославленному (благодаря фильмам «Ангелы революции» и «Орлеан») Олегу Ягодину.
Среди 35 (!) привезенных постановок — целый блок премьер: «Фальшивый купон», «Весна советская», «Пиковая дама», «Дыроватый камень», «Москва — Петушки», «Старосветская любовь»... Начнем, как водится, с классики, которую Коляда ставит в своеобразной манере. Часто он берет лишь мотивы произведения, причудливо обрамляя их собственными текстовыми фантазиями, аранжируя шаманскими плясками, акробатическими этюдами, народными песнями. Изобретательность — всегда на высоте. С убедительностью выходит по-разному.
Например, перед спектаклем «Пиковая дама» Коляда сообщил, что, перерабатывая пушкинскую повесть, сделал акцент на немецком происхождении Германна. Выглядит это так: герой (Олег Ягодин), кутаясь в шубу, валенки, бабкин платок и ушанку, шипит нечто немецкоподобное — очевидно, по поводу холодной и грязной России. Рядом — нашенская игорная публика демонстрирует, как ей жарко (для чего постановщик одел ее как обитателей мексиканского курорта). Естественно, сразу на ум лезет нехитрая присказка: что русскому хорошо, то немцу — смерть. Но зачем она? Обсуждаются давние похождения Мегеры, то бишь Венеры Московской — престарелой Графини. И она изображена вдруг германоманкой, да еще и сумасшедшей. Лизавета Ивановна — тоже германоманка, зубрит немецкую книгу «Хорошая хозяйка», чтобы выйти замуж за благополучного бюргера. Герои постоянно пикируются: Графиня называет Германна немчурой, он своих сослуживцев русскими свиньями... Часа полтора это выглядит занимательно. Но дальше ты все больше недоумеваешь: ради чего все это затеяно?
Особняком среди «классических» спектаклей Коляды стоит «Старосветская любовь» — вариация гоголевских «Старосветских помещиков». Николай Владимирович предварил показ обещанием: сперва будет смешно, а потом захочется плакать. Именно так и случилось. Вот на «Пиковой...» плакать не хотелось ни разу. Здесь же Коляда наглядно доказывает, как не правы хрестоматийные толкователи, говорившие, будто Гоголь насмехается над растительной помещичьей жизнью. «Старосветские» были бы действительно пусты и смешны, если бы эти два старичка не любили друг друга истинной, самозабвенной, громадной любовью. Все эти «ноженьки-спатеньки-кушанькать» не пошлая сентиментальность, а выражение нежности. И орнаментально-хороводные надстройки Коляды над гоголевской канвой это только подчеркивают...
И все же по-настоящему органичен Коляда не в классике, а в показе того, что знает лучше всего: современной народной жизни с ее типажами — грубыми, вычурными, наивными, глупыми, мудрствующими, но всегда хватающими тебя своими судьбами за самое сердце. Как в «Дыроватом камне», где что ни образ, то сочный материал для изумительных уральских актеров: пожилая искательница возвышенной любви Галина Сергеевна (Тамара Зимина), громогласная правдорубка Лариса Сергеевна (Светлана Колесова), благостный божий одуванчик Вера Сергеевна (Любовь Ворожцова), бравирующий своей неоцененностью отставной скрипач оперного оркестра Игорь Петрович (Сергей Федоров)... Все вместе они воссоздают такие характеры, что Коляду можно смело назвать продолжателем дела Шукшина.
Ну, и на десерт, вишенкой на торте — музыкальный спектакль «Весна советская» по мотивам советских оперетт. Беспроигрышный вариант для всех возрастов и вкусов! Час двадцать без перерыва — та необременительная дань танцевальному и песенному соц-арту, которую охотно отдадут и внуки тех, кто под это пел и танцевал. Все это под демонстрацию вечнозеленых кинокад-ров из «Кавказской пленницы», «Места встречи...» и, по-моему, даже «Марьи-искусницы». А в конце — прямо-таки революционный смех под «Плясовую» Дунаевского из «Вольного ветра»: сам Ленин выходит из пыльного угла клуба, где хранился его портрет, и начинает дирижировать опереттой. А что, может, если бы направить неуемную энергию Ильича в такое сугубо доброе русло, как музкомедия с ее морем зажигательных мелодий (Стрельников, Милютин, Хренников, Петров — от одного перечисления имен хочется улыбаться), мир бы избежал многих неприятностей.
Коляда — это удивительное сочетание тиражности и оригинальности. Могу понять театральных критиков, которые на него не ходят: смотреть бесчисленные спектакли-камлания, сделанные по схожему лекалу, не всех тянет. Но тогда ты можешь пропустить в огромной куче продукции, скажем, талантливую молодежную работу руководимого Колядой же Центра современной драматургии вроде «Мне мое солнышко больше не светит» петербургских авторов Алексея Забегина и Владимира Антипова. Или старую, но не стареющую бенефисную вещь той же Тамары Зиминой «Девушка моей мечты». Или совсем новую пьесу и постановку «Бы» Дмитрия Соколова о женщине, накануне собственного 60-летия встречающей четырех своих сыновей, которых почему-то всех зовут Сергеями: это призраки не рожденных ею из-за абортов детей.
Тема бездетности и безлюбности — жизни без любви, без понимания, без сочувствия — сейчас особенно тревожит молодых драматургов. По крайней мере в той версии молодежной драматургии, что преподносит нам Коляда. Он, в отличие от госпожи Мизулиной, ничего тебе не запрещает — просто показывает трагический крах жизни, не породившей новой жизни, и от этого сжимается сердце.
Да уже сама чудовищная плодовитость Коляды достойна изумления. Его энергия брызжет и заражает. И это хорошо, особенно в пору столь модного кризисного уныния. Завершить эти заметки хочу по-частушечному, в духе его пьес: смотри Коляду — повышает либиду.