.jpg)
В новом спектакле Большого театра композитор Антон Рубинштейн задал режиссеру Владиславу Наставшеву непосильную задачу
Первая мысль при известии о том, что Большой театр ставит «Демона» Антона Рубинштейна: наконец-то – ведь несправедливо, что одно из основополагающих произведений русской оперы (больше десяти постановок только в ГАБТе) свыше 60 лет отчуждено от этой сцены. Мысль вторая: смогут ли постановщики и исполнители преодолеть все подводные камни этого сюжета и партитуры – донести сквозь почти полное отсутствие драматической интриги глубинный лирический и философский смысл произведения?
Орешек действительно крепкий – вспомним, что самое первое исполнение «Демона» в Мариинском театре в 1875 году отнюдь не было триумфом. При всем авторитете Рубинштейна, уже имевшего в портфеле множество произведений, в том числе оперы, с успехом шедшие в Европе. Разочарованный Чайковский – заметим, недавний ученик Рубинштейна в Санкт-Петербургской консерватории (кстати, Антоном Григорьевичем и основанной) – даже ушел с представления. Правда, впоследствии его оценка этой музыки смягчилась...
Основания для критики были и остались. Особенно первые сцены оперы могут создать впечатление скорее не театрального произведения, а оратории с очень красивыми, но несколько статичными хорами и сольными партиями. Но уже в начале второго действия – сцене пира у отца Тамары князя Гудала – невозможно противостоять обаянию, а то и просто захватывающему темпераменту танцев (без которых, думается, не было бы и легендарных Половецких плясок Бородина). Что говорить о таких хитах, как пронзительно-трогательная ария Тамары «Ночь тепла», космически-полетная мелодия Демона «На воздушном океане»…
Именно по такой траектории и шло мое восприятие исполнения на Новой сцене Большого театра: от «допустим» до «очень хорошо». Крепкая рука одного из самых известных сегодня российских дирижеров Артема Абашева уверенно вела ансамбль музыкантов, давая прорисоваться и крупным оркестровым мазкам, и плетению сольных инструментальных партий, и полифонии хоров (хормейстер Валерий Борисов). А с такими солистами, как баритон Андрей Потатурин (Демон) или тенор Бехзод Давронов (Синодал), можно уверенно браться за строительство музыкального здания любой сложности.
Особенно приятно отметить отличный вокал совсем молодых исполнительниц – сопрано Светланы Лачиной (Тамара) и меццо-сопрано Алины Черташ (Ангел, Няня Тамары), только в нынешнем году ставших солистками Большого. И это я рассказываю лишь об одном из нескольких составов, подготовленных театром к нынешней премьере.
Вот только одно «но». Точнее, два.
После спектакля я разыскал в интернете видео «Демона» 2015 года в Зале имени Чайковского, где в полуконцертной версии дирижера Михаила Татарникова, ГАСО имени Светланова и режиссера Дмитрия Бертмана главной парой исполнителей были Дмитрий Хворостовский и Асмик Григорян. И испытал не просто восхищение – был захвачен, и не со второй картины, а с первого явления Дмитрия публике. Не только музыкантским ведением партии, но – в первую очередь – грандиозным эмоциональным, духовным посылом. Как у него, так и у Асмик. Это была потрясающая драма любви, сочувствия, обреченности, а не просто добротно отпетый спектакль.
Почему же тогда вышло так, а сейчас иначе? Конечно, у всякого артиста свой уровень таланта и мастерства, хотя справедливость требует напомнить и о том, что бОльшая часть нынешних исполнителей еще только набирают необходимый для столь сложных задач сценический опыт. Однако сказалось, похоже, и второе «но»: полуконцертная версия создала гораздо более органичную «среду» для оперы ораториального плана, чем полностью сценический вариант. Особенно такой, какой придумал на сей раз режиссер из Риги Владислав Наставшев. У этого постановщика были три достаточно удачные работы в Большом театре, из которых особенно запомнились «Искатели жемчуга» Бизе с их практически полным отсутствием декораций и действия, что компенсировалось крайне выразительной пластикой актеров и хоровых линий. Но прием, работающий на Камерной сцене, перестает быть эффективным на большой. Может быть, не лишено некоторого остроумия перенесение действия в театральный зал, как в зеркале копирующий тот, в котором сидим мы (декорации – тоже Наставшева, как и костюмы, которые он делал совместно с Майей Майер). С шекспировских времен известно: весь мир – театр, хотя мысль эта уже вполне стала трюизмом, и вернуть ей свежесть может только очень яркое постановочное решение.
Увы, такового явлено не было. Наставшев напомнил мне какого-нибудь участника фестиваля молодых оперных режиссеров «Нано-опера», которому после успешной постановки 10-минутного номера сразу предложили ставить многофигурный полнометражный спектакль. И идей элементарно не хватило. Потому что замена ангелов на билетерш, а хора девушек или путников на театральную публику работает только первые несколько минут, после которых хочется спросить – «ну и что?». А ничего – кроме назойливо сомнамбулических движений этих ангелов или периодического прокатывания Демона через зал на мотоцикле. Который не только страшно надоедает под конец, но еще и путает сцены до бессмыслицы. Например, Тамара начинает петь свое «Ночь тепла» не в одиночестве, как по сюжету, а уже задрав ногу (явно не без труда – байк здоровенный) на сидение позади Демона. Т.е. она уже «его», отчего драматургически провисает последующий большой, музыкально замечательный дуэт, где героиня до последнего борется с искусителем, победившим ее только мертвой, но этот трагический момент совершенно теряется в режиссуре Наставшева. Более того, когда Демон отпел свои заключительные проклятия и таки уехал, девушка отряхивается и идет кланяться публике! Т.е.все виденное нами – действительно лишь театральный спектакль? Правда, тут же шквал букетов от ангелов-билетерш хоронит ее под собой – «слава губит», хочет сказать нам постановщик?
Да, но если лишь в том финальный смысл «Демона» Наставшева – произведения, у Лермонтова и Рубинштейна говорящего о вселенской борьбе добра и зла как вне, так и внутри нас – то он режиссером страшно усечен. Так и хочется спросить его героя, перефразируя другую оперу, прокофьевскую «Любовь к трем апельсинам»: ты Демон настоящий или театральный?