Вот что странно: я прожила столько лет по соседству с этим замоскворецким чудом — Домом-музеем А. Н. Островского — и ни разу не проходила даже мимо, не говоря уж о его посещении. А место-то удивительное!
Замоскворечье, самое сердце его. Малая Ордынка — тихая, как ни странно для центра города, и
Тишь да гладь здесь сегодня, божья благодать. Немудрено, ведь на месте, где теперь бюст Островского, слева от дома, прямо под окнами стоял храм Покрова Пресвятой Богородицы, что в Голиках, снесенный в
Семья Островских, Николая Федоровича и Любови Ивановны, прожила здесь всего 2,5 года. Но они успели произвести на свет в этом доме 31 марта 1823 года в 4 часа утра будущего классика, гения, отца русской драмы Александра Николаевича Островского.
Он всю жизнь называл себя коренным жителем Москвы, где «все русское становится понятнее и дороже». Родившись в Замоскворечье, он прожил здесь 20 лет, и практически вся его драматургия (а это 47 пьес) проросла отсюда, из замоскворецкого купеческого уклада, быта, говора, которые он так знал и любил, из чаепитий у самовара, посиделок на лавочках с лузганьем семечек или разбиванием орешков камешком, из дремотных послеполуденных садов и хрустящего под полозьями снега.
Отец Островского был родом из Костромы — конечно, из иных слоев, не купецких, из семьи священника (его батюшка Федор, приехав в столицу после смерти жены, стал монахом Донского монастыря). И сам он получил образование духовное, но в итоге стал адвокатом. Сначала он снял первый этаж дома на Малой Ордынке у дьякона церкви Покрова Никифора Максимова (вход один, на втором этаже — другая семья, сейчас там постоянная интереснейшая экспозиция, посвященная Театру Островского). Быстро сделав карьеру, пошел в гору и обзавелся домами собственными, неподалеку: сначала построился в Монетчиках (Старомонетный переулок), после — в
А тогда, в 1823–1826 годах, на Ордынке жили
Здесь действительно и сейчас очень уютно. Мебель — подлинная, правда, из другого дома Островских, на Житной, сохраненная родственниками: секретер, ширма, круглые столы, кресла, книжный шкаф (книги подыскивались по букинистическим лавкам строго по списку Николая Федоровича — такие же, какие были в доме). Белые кафельные печи — так и хочется погреть ладони! На подоконниках множество горшков с цветами — как и полагалось по замоскворецким обычаям. Простые шторы в подбор,
Свидетельств о том, какой была почти трехлетняя жизнь в этом доме, не осталось. Здесь родился Александр — наверное, вот в этой же родительской спаленке? До его рождения Островские потеряли подряд двух младенцев — Матвея и Федора. Тихая, поэтичная (по отзывам современников), но болезненная Любовь Ивановна очень боялась за будущего ребенка. Отписали в Смоленск родственнику, священнику отцу Михаилу, молодая будущая мать поделилась страхами. Тот же: посоветовал имя для ребенка: Александр — «защитник» в переводе с греческого (и для девочки подойдет: если что — Александра). Глядишь, Бог даст и защитит славное имя малыша. Защитил, да еще как!
Малыш родился крепким и здоровым, и уже на пятый день, перейдя двор, его крестили в том самом красивом пятиглавом храме Покрова, прямо перед окошками дома. Вид храма — вот он, на стене, в живописном изображении художника Сергея Виноградова, а рядом и сам дом, на каменном подклете, с деревянным верхом, тогда желтоватого цвета.
Дом дьякона был небедный, какая тогда была мебель — неизвестно, как неизвестно и вообще почти ничего о той жизни семьи. Сохранились подлинные вещи — тяжеленная чугунная кочерга у печи, хрустальный графин, табачница, расписная шкатулка, знаменитая тюбетейка Александра Николаевича (знакомая по его фото), его печать с