Андреев, можно сказать, играл свои жизненные перекрестки. Война оставила в памяти артиста неизгладимый след, он ее пережил мальчишкой, находясь вместе с мамой в Москве. И как мне потом говорил, они бы ни за что не выжили, если бы не помогали соседи и совсем незнакомые люди. Видимо, с тех пор сострадание к чужой судьбе настолько вошло в сознание Андреева (а может, еще и характер такой), что он, став народным артистом СССР, лауреатом государственных премий РСФСР, профессором ГИТИСа, считал для себя долгом чести помогать каждому, кто обращался к нему за помощью. Впрочем, это касается не только людей, но и "братьев наших меньших": у него на даче возникло что-то вроде собачьего приюта для бездомных дворняг, которых он кормит.
Когда подходит к служебному входу своего театра, то из подворотни выскакивают мал мала меньше собачки, ластятся к нему, ждут вкусненького, и в этот момент он похож на доброго доктора Айболита, а не на худрука известно театра, расположенного на бойком месте. 40 лет назад этот театр на Тверской достался ему "по наследству" от великого Андрея Лобанова, рассмотревшего в наивном и доверчивом студенте будущего царя Салтана, чеховского дядю Ваню, булгаковского Голубкова... А в ГИТИС его привел Ролан Быков, с которым они занимались в одном драмкружке Дома пионеров. Самое удивительное, что на этот гитисовский перекресток, с которого все и начиналось для нашего героя, он вернулся спустя несколько лет в качестве заведующего актерской кафедрой. Когда бегом проносился по коридорам института, его часто принимали за студента. Да и сейчас, в кругу своих воспитанников, особенно когда репетирует, совсем не похож на солидного профессора: глаза горят, румянец во всю щеку, рот расплывается в улыбке.
Ох уж эта улыбка! Сколько женских слез было пролито по поводу ее владельца, сколько воображаемых романов крутилось в хорошеньких головках студенток, и... В этом смысле Андреев был святее самого Папы Римского, он боготворил красоту, но на расстоянии, сохраняя верность своей жене Наталье Селезневой, актрисе Театра сатиры. К тому же у него всегда был магнит попритягательнее - талантливые люди. Он умеет распознавать их по известному только ему коду. И это касается не только актеров. Так, он первым открыл Александра Вампилова, и пока другие театры только примерялись, Владимир Алексеевич поставил у себя незабываемый спектакль "Прошлым летом в Чулимске" со Станиславом Любшиным в главной роли. Будучи заядлым книгочеем, он стал на свой страх и риск ставить прозу Виктора Астафьева ("Черемуха"), Валентина Распутина ("Деньги для Марии"), Юрия Бондарева ("Берег"). И его тут же записали в "почвенника", противника всего западного.
Это было смешно, поскольку он раньше других режиссеров стал выезжать за рубеж и ставить там спектакли. Да, Андреев писал статьи типа "Гражданский долг художника", но кто из мастеров не писал их в застойные времена... Он был обласкан прежней властью, но при этом все знали: Андреев никогда не предаст своих товарищей и карьеру на их костях не будет строить. В свое время на Андреева сильно подействовала травля Лобанова, которого фактически выжили из Театра Ермоловой, и тогда он дал себе клятву ни при каких обстоятельствах не быть причиной чужой боли и чужих слез. Милосердие очень трудно дается в театре, где все пытаются укусить. Андреев никогда не мстил обидчикам, но и вторую щеку для удара тоже не подставлял. После того как его соблазнили перейти главным режиссером в Малый театр и он через четыре года понял, что ему уготовлена участь "стрелочника", всегда виноватого в том, что бы ни происходило в театре, то покинул Дом Щепкина с достоинством, не дав пищу для досужих разговоров и сплетен.
Фактически Андреев ушел в никуда, потому что в это время в его театре шла война между сторонниками пришедшего Валерия Фокина и старейшинами труппы. Казалось бы, он должен был сломаться, обозлиться, но его спас свой курс в ГИТИСе. Помню, он как-то пригласил меня на спектакль "Лев зимой", который поставил со своими студентами, где сам играл одинокого короля Генриха. Это была одна из лучших постановок, которые мне приходилось у него видеть. Существует такая горькая поговорка: "Правда победит, только жизни для этого не хватит". Так вот, Андрееву хватило жизни, чтобы снова вернуться в родной коллектив в кресло, в котором сидели до него работавшие здесь Мейерхольд и Лобанов. Только ведь жизнь тоже не стоит на месте, и каждая новая постановка для Андреева - это прыжок в неизвестное, даже если он ставит к своему юбилею последнюю пьесу своего давнего друга и соратника Зорина "Невидимки".
Нельзя сказать, чтобы он не знал, как надо выживать при коммерциализации искусства, но свои позиции, позиции русского психологического театра, тоже не хочет сдавать и поэтому каждый день борется за них. Но, слава Богу, у него есть крепкий тыл: заботливая и любящая жена, сын, избравший карьеру дипломата, а также очаровательный внук. Его огромная квартира на Тверской - с множеством книг и картин - это его крепость, где на столе рядом с Библией лежит томик стихов Давида Самойлова. Я помню, как он однажды процитировал:
О, как я поздно понял, зачем я существую,
зачем гоняет сердце по жилам кровь живую,
и что порой напрасно давал страстям улечься,
и что нельзя беречься, и что нельзя беречься...
Этой заповеди он и старается следовать в своей жизни.