В воскресенье, в День ВМФ, дирижер с главным военно-морским оркестром России прошагает по Сенатской площади
В воскресенье, в День ВМФ, дирижер Алексей Карабанов с Центральным концертным образцовым оркестром Военно-морского флота России прошагает по Сенатской площади Санкт-Петербурга.
— Алексей Алексеевич, давайте с самого начала. Как вы стали военным дирижером?
— Военных музыкантов до меня в семье не было. Но еще мальчишкой мне захотелось играть на кларнете. Пошел в музыкальную школу, послушали меня — и выписали счет на 4 рубля 80 копеек: месячная плата за обучение. Приняли, значит! После неполных четырех лет обучения поступил в музыкальное училище к Исааку Григорьевичу Рогинскому, выдающемуся кларнетисту Мариинского театра. Он-то и преподал мне первую дирижерскую заповедь: главное — не мешать оркестру. А решение идти в военные дирижеры пришло на третьем курсе: такое впечатление произвели на меня парады военных оркестров на Невском в День Победы, особенно — игра оркестра штаба Ленинградского округа под управлением потрясающего музыканта Владимира Назаровича Бычкова. Он поднял коллектив до космических высот и среди коллег котировался так же, как Евгений Александрович Мравинский среди симфонистов.
— И вы поступили в Ленинградскую консерваторию?
— В Московскую. Как ни странно, военно-морской факультет, прообраз которого появился в Петербурге еще трудами Римского-Корсакова, при Хрущеве в 1957 году в ходе сокращения армии закрыли. И с тех пор не восстановили, что, на мой взгляд, нелепо, ведь речь о морской столице России. Московский факультет тоже менял свой статус, одно время он гордо назывался Московской военной консерваторией, потом стал Институтом военных дирижеров и вошел в состав Военного университета. Но знаете, меня греет, что в дипломе у меня записано дорогое имя Московской консерватории.
Здесь я оказался в классе Георгия Петровича Алявдина. Того самого, что в 1950-1960-х возглавлял оркестр, которым имею честь теперь руководить. Он был дирижером ленинградской выучки, учеником совсем молодого тогда Ильи Александровича Мусина, который впоследствии воспитал Валерия Гергиева и других наших выдающихся дирижеров. Георгий Петрович учил нас благородной округлости звучания, которая традиционно отличает морские оркестры. Когда впоследствии я стал общаться с зарубежными коллективами — английскими, американскими, — то заметил эту разницу и среди них. Сухопутные оркестры звучат резче, звонче, флотские — мягче, гармоничнее. Такая традиция!
— С каких времен прослеживается история русской военной музыки? С петровских?
— Петр в каком-то смысле, наоборот, убил нашу национальную музыку. В стрелецких полках до него игрались самобытные мелодии, мы об этом знаем по перечислению имевшихся тогда музыкальных инструментов, но сами мотивы погибли, потому что он все это жестко заменил голландской музыкой. От которой тоже почти ничего не осталось — кроме упоминаний и обрывков. Мы порой сталкиваемся с отсутствием важнейших бумаг по государственному устройству России, что уж говорить о нотах...
Самые ранние достоверные памятники относятся к концу екатерининского времени. Среди них марши Преображенского и Семеновского полков. Всего у нас было 33 гвардейских полка, и все эти марши наш оркестр записал на двойном альбоме к 200-летию российской гвардии. Еще один важный памятник — полонез Осипа Козловского «Гром победы, раздавайся!». Хотя Павел, не любивший матушку и ненавидевший все екатерининское, официально отменил его, в обиходе произведение продолжало исполняться еще более 100 лет — помните, даже Киса Воробьянинов в «Двенадцати стульях» Ильфа и Петрова его поет. Да и если внимательно прислушаться к знаменитой песне Александрова «Священная война», вы тоже, особенно в припеве, услышите интонации старинного полонеза.
— А почему ваш оркестр носит имя Римского-Корсакова?
— Создал ли кто-то более яркие музыкальные образы моря, чем в его «Садко» или «Шехеразаде»? Автор был не только великим композитором, но и кадровым морским офицером. Об основанной им школе военных капельмейстеров я уже говорил. Николай Андреевич добился, чтобы обучение в ней было бесплатным, за счет Военно-морского флота.
— А есть на море специфические музыкальные сигналы?
— Конечно! Например, сигнал вечерней зари, привезенный Петром из Голландии. Там она называется «тап ту», буквально — «закрой кран». Моряки гуляли в припортовых кабачках, и надо было дать знать продавцам: хватит наливать служивым, им пора возвращаться на корабли. В павловские времена композитор Бортнянский придал этому сигналу красивое оркестровое обрамление. В сочетании с молитвой и гимном, роль которого тогда выполнял «Коль славен» (кстати, тоже Бортнянского), это составляло вечерний воинский ритуал. Потом гимны менялись, но вечерняя заря оставалась неизменной вплоть до революции 1917 года. Главный советский специалист по военной музыке Семен Чернецкий написал по ее шаблону «Красную зарю». А старинная русская музыка, как это ни удивительно, сохранилась в Германии, поскольку Николай I подарил прусскому королю Вильгельму III, впоследствии императору объединенной Германии, право исполнять и издавать эти ноты. Когда в 1998-м уходил на пенсию Гельмут Коль, звучала как раз эта пьеса, у немцев называемая «Гроссенцапфенштрайх».
— Выходит, страны «дружили музыкой»?
— Такие музыкальные обмены между государствами — вещь традиционная. Было принято, чтобы монарх брал шефство над элитным воинским формированием дружественной страны. Например, австрийский император являлся шефом Кексгольмского полка (Кексгольм — это нынешний Приозерск Ленинградской области), и маршем там служил гимн Австрии — знаменитая «Песня немцев» Гайдна, которая с распадом Австро-Венгрии в ХХ веке была «подхвачена» Германией и поныне является ее гимном. Многое наша армия перенимала во время зарубежных походов — например, популярный Егерский марш, взятый у пруссаков в 1813-1814 годах.
— В чем состоит служба вашего оркестра?
— Наша главная задача — выступления перед военными моряками для поддержания воинского и патриотического духа, ведь море и музыка — вещи неразделимые. Участие в параде Победы, в церемониях Главного штаба ВМФ, в фестивале «Спасская башня», который за 11 лет стал, по общему признанию, лучшим смотром военной музыки в мире. Я бывал на всех главных военно-оркестровых праздниках, и поверьте, так красиво, как у нас на Красной площади, нигде больше они не проходят. Русские патронов не жалеют!
— На флоты с гастролями выезжаете?
— Когда есть возможность — с радостью. Участвовали в открытии и закрытии всеармейских игр «Армия-2015» в Каспийске. Недавно выступали в Архангельске на празднике кораблестроителей. Но в советское время таких поездок было больше, пока эта программа в полной мере не восстановлена.
— А как обстоят дела с гастролями на Западе?
— После присоединения Крыма приглашений убыло, но они есть. В сентябре этого года должны ехать в Антверпен на фестиваль военных оркестров, посвященный годовщине освобождения города от фашистов. Там будут американцы, французы — весь второй фронт. То, что они не мыслят этого праздника без нас, важно. И мы готовим специальную, подчеркиваю, советскую программу, а лозунгом выбрали тот, что висел над рабочим креслом адмирала Макарова: «Помни войну!».
— И как вас принимают?
— Самая восторженная публика — французы. И музыку они знают великолепно, реагируют на тончайшие нюансы. Знающая публика немецкая. Испанцы делают важную вещь: приглашают русские оркестры на концерты прямо в деревушках. Наши коллективы ведь и лучше большинства западных, и стоят дешевле. Чаще всего выступления проходят в церквях, все желающие в них не помещаются, тогда открывают двери, и музыка разносится над всем городком...
— А как насчет антироссийских провокаций?
— С нами такого никогда не было. Во Франции ли, в Англии — всюду люди говорят, что в русских оркестрах их привлекает особая задушевность. Не верьте рассказам о всеобщей русофобии. Вот случай: идем мы по лондонскому парку, видим — лужайка, на ее середине — ротонда, и там оркестр играет... «Яблочко»! Подхожу к дирижеру, благодарю, представляюсь. А он говорит: «У нас это очень популярная мелодия!..» Кстати, зарубежные коллеги охотно делятся нотами, аранжировками. Я такие партитуры называю трофейными, у нас из них уже громадная библиотека скопилась.
— Велик ли поток желающих попасть в ваш оркестр?
— Не буду кривить душой и говорить, что прямо бегут к нам. Но ситуация стабильная. Надо ведь учитывать, насколько духовая музыка — тяжелый физический труд, особенно парады, когда надо по шесть часов без отдыха стоять или маршировать с инструментами. В оркестре примерно поровну военнослужащих и гражданских. Военнослужащие получают чуть больше — зато у них и срочные вызовы по приказу, вплоть до вылета в Хмеймим, например. Привлекательна для оркестрантов и военная ипотека, которую оплачивает Министерство обороны.
— На концерте в оркестре я видел только мужчин.
— Плохо смотрели. А первая флейтистка? И не только она. В санкт-петербургском Адмиралтейском оркестре, которым я 22 года руководил, сейчас отличная тромбонистка. Если придет такая же талантливая девушка к нам, буду только рад.
— Пишут для вас современные композиторы?
— Мы играли очень красивую Восточную фантазию для кларнета с оркестром Геннадия Чернова. У замечательного петербургского композитора Владислава Панченко есть изумительная по драматизму оратория «Океан» на тексты сказов Бориса Шергина для баса, сопрано, хора и оркестра. Он ее написал в 1996-м к 300-летию флота, а два года назад мы ее исполнили с хором Московского университета.
— Когда вы вышли мне навстречу из артистической Большого зала консерватории, я обомлел: вылитый Иоганн Штраус! Только в русской форме капитана 1 ранга. Вы не специально ли под короля вальсов такие усы отрастили?
— Нет, усы появились еще до увлечения Штраусом. А увлечение серьезное: сейчас его музыки в репертуаре нашего оркестра — на шесть часов, и каждый год добавляется что-то новое. Что до сходства, не один вы его заметили. У режиссера Владимира Бортко в фильме «Идиот» есть сцена в Павловске, где играет оркестр, которым, как известно, в 1856-1865 годах руководил венский маэстро. Так Штраус там — ваш покорный слуга. И грим не понадобился — только бакенбарды налепили.
— Кроме своего, родного, случается с другими оркестрами выступать?
— А как же! И с симфоническими — БСО Владимира Федосеева, мариинцами, и с ведущими военными оркестрами Швеции, Германии... Из германских оркестров номер один (они там все по номерам) — это коллектив люфтваффе.
— Что вы с ними играли — «Все выше, и выше, и выше»?
— Нет, берите еще выше — «Славянский марш» Чайковского, его же увертюру «1812 год». Помню, немцы на репетиции играли увертюру как-то индифферентно. Я попытался поднять их дух: ну представьте, вы сидите в окопах, и на вас наступают немецкие войска! Оговорка по Фрейду! В ответ гробовая тишина. Я: извините, французские... Подействовало — заиграли с огнем.
— В вашей семье кто-то пошел по вашим стопам?
— Нет. Мы купили сыну скрипку, но ему больше понравилось играть на гитаре — сначала классику, потом рок-н-ролл, хард-рок. И сейчас для души музицирует, гавайскую гитару освоил. А вот профессию выбрал совершенно не связанную с музыкой. Но на все мои концерты приходит, он же с детства к ним привык. Репертуар знает очень хорошо, я по его реакции могу судить, удался концерт или есть к чему придраться...