Ежи Штур: «Я очень хотел обладать Ириной Алферовой»

Польский режиссер — о любимых женщинах, нехватке времени и Романе Полански

Ежи Штур возглавлял жюри недавно завершившегося кинофестиваля в Одессе. Режиссер признался «Труду», что, несмотря на свое нехолостяцкое положение, он по-прежнему влюбляется в самых сексапильных и деликатных женщин.

 — Пан Штур, вы когда-то встречались в Италии с Андреем Тарковским. О чем говорили? Что вас в нем поразило?

— Это произошло в Милане, где я был на гастролях с театром. В это время там показывали «Ностальгию» с Олегом Янковским, а затем была творческая встреча с Тарковским. Я пошел туда как зритель, чтобы увидеть фильм великого режиссера. К тому моменту Тарковский уже жил в Италии и был в центре внимания западной прессы. Первый вопрос, который ему задали, звучал так: «Почему вы настояли на том, чтобы название вашего фильма было с окончанием -гия, тогда как для итальянцев это трудно и прочитать, и произнести?» На что Андрей ответил: «Потому что моя ностальгия — это не ваша ностальджия!» А потом добавил: «Может быть, меня кто-то не понял в этом зале?» Но я был в таком восторге и от фильма, и от слов Тарковского и так глубоко его понял, что поднял как школьник руку и сказал: «Я, я вас понял!» Тарковский спросил: «А вы ведь не итальянец? Тогда кто вы, откуда?» Когда я ответил, что из Кракова, Андрей сказал: «Да, поляки меня поймут, ностальгия — это не просто грустно, а мучительно больно». В Америке, Аргентине, Франции, Италии я видел таких поляков, которые переживали разлуку с родиной очень тяжело. Тяжело переживал ее и Андрей Тарковский.

— Режиссер Роман Полански — из тех поляков, которые каждой клеточкой своего тела испытали ностальгию, а не ностальджию?

— Нет, Полански — интернационалист, он ведь родом из Парижа. Хотя везде и всегда ощущает себя поляком.

— Как это — ощущать себя поляком? Объясните.

— Когда сам того не осознавая возвращаешься туда, где прошло твое детство, — пусть даже мыслями. Когда знаешь и меряешь на себя все обычаи и традиции Польши. Когда Полански приезжает в Польшу, я вижу, что он остался поляком. Он не забыл ни одного нюанса родного языка, и это говорит обо всем. К тому же на 80 процентов все помощники, все сотрудники его команды — поляки.

— Каково ваше отношение к тому, что Роман Полански в течение многих лет находится под мечом американского правосудия и не может свободно передвигаться по миру?

— В этом вопросе я был бы очень осторожен. Дело в том, что все мои предки, все Штуры, были адвокатами, судьями, прокурорами. И в моей крови — необходимость наказания, если есть преступление, а не жалость. Думаю, что Полански уже давно наказан и прошел свою приватную тюрьму. В душе он свободен, хотя фактически остается узником закона.

— Какой бы вы вынесли вердикт российско-польским отношениям? Режиссер Кшиштоф Занусси, в фильмах которого вы снимались, сравнил нашу «непростую историю» со старым чемоданом без ручки, который и выбросить жалко, и носить неудобно…

— Как в России, так и в Польше очень силен человеческий фактор. Возьмите крушение самолета с президентом Польши на борту под Смоленском. Сейчас доподлинно известно, что причина была в ошибке польского пилота. А недавно прочитал о вашей трагедии на Волге и невольно подумал: «Ах, и здесь, и там, и у вас, и у нас ошибки конкретных людей». Это вина нашего времени, когда все мы так неглубоко учимся. Денег хотим побольше заработать, и при этом у нас так мало претензий к самим себе. Это наша общая беда — и русских, и поляков — желание урвать как можно больше денег и не нести никакой ответственности за свои ошибки. «Как с гуся вода» — моя любимая русская пословица. Но, как я уже сказал, никому не убежать от наказания и от своих ошибок. Эту неадекватность, непретенциозность я вижу на примере своих студентов Театральной академии. У них огромные проблемы с концентрацией, с целеустремленностью, с душевными качествами, с самооценкой. Особенно много брака у молодых актеров, и поэтому я устал их учить. Школа польской режиссуры еще держит свою планку. Но в моей душе огромная боль от того, что мир теперь стал другим, без больших претензий на величие.

— Может быть, просто сменились тон и жанр? О героизме и высоте сейчас говорят более легким, простым языком — без пафоса. Например, комедия «Дежавю» — съемки которой с вашим участием происходили много лет назад в этом же отеле Одессы «Бристоль», где вы сейчас остановились, — поднимает серьезные темы, но с таким юмором, озорством, бесшабашностью!

— Сейчас у меня нет никаких переживаний и чувств по отношению к тому фильму, к времени и к этому месту. Я не привязываюсь ни к людям, ни к городам, ни к режиссерам. За свою жизнь я сыграл так много ролей (и бывал почти во всех городах мира, и встречался со всеми знаменитостями), что утратил способность влюбляться. Если с каждым новым фильмом я буду влюбляться во все, что с ним связано, то сойду с ума. Надо выбрасывать из сердца каждую завершенную работу. Недавно я полгода снимался в одном из самых прекрасных городов мира — Риме, потом уехал — и сразу же все выбросил из головы и сердца. В Рим я всегда смогу вернуться — у меня там есть квартира и любимый отель, где я все время живу.

— Тогда во что вы способны влюбиться?

— Конечно, в женщину. Всю свою жизнь я влюблялся только в женщин. Правда, у меня был только один великий роман — со своей женой, но она не актриса, а скрипачка. Мы вместе уже 40 лет, у нас двое детей. Но я влюблялся и в других женщин. Испытывал очень сильные чувства к польской актрисе Анне Дымне — она играла в фильме «Большое животное» жену моего героя. Я безумно хотел обладать прекрасной русской актрисой Ириной Алферовой, которая снималась в моей картине «Любовные истории», и с ней была даже эротическая сцена.

— Где вы познакомились с Ириной Алферовой?

— Ирэн я нашел в Москве на кастинге — и сразу понял, что она будет играть в моем фильме. Я даже подумывал бросить Польшу и свою семью ради нее, но потом узнал, что у Иры очень красивый и надежный муж, с которым она абсолютно счастлива. А последняя моя влюбленность — Клаудиа Кардинале, с которой я обедал и ужинал. Клаудиа — это моя молодость, первые сексуальные желания. Хотя признаюсь, что самая большая моя любовь — итальянская актриса Стефания Сандрелли, сексуальнее и красивее которой нет никакого на свете. Ради Стефании я выучил итальянский язык.

— Пан Штур, а была ли у вас безответная любовь?

— Не считая Ирины Алферовой — нет, никогда. Вся моя жизнь — на работе. А чтобы терпеть безответную любовь, надо иметь много свободного времени. У востребованных актеров любовные истории очень короткие. Поверьте, нам отведено для любви не слишком-то много времени. Поэтому актеры спешат в любви, совершают глупости, теряют голову и очень часто выдают желаемое за действительное. Да и любовники мы так себе — все по той же причине. Если честно говорить, сил и эмоций не остается на то, чтобы любить женщину и наслаждаться. И это при том, что любить и влюбляться лично я, как и многие мои коллеги — поляки, способны только в женщин, а не в города, идеи, политиков или, не дай Господь, в мужчин.

— Кто, по вашему мнению, самая сексуальная польская актриса?

— Катожина Фигура была очень сексуальна. В определенные моменты жизни даже более сексуальна, чем Стефания Сандрелли и Софи Лорен. Кстати, Катажина тоже играла в моем фильме «Любовные истории».

— Недавно вы сыграли в нашем сериале «Глухарь» — с Максимом Авериным в главной роли — польского посла в России. Как вам работалось с молодыми российскими звездами?

— Кстати, посла я еще играл и с Никитой Михалковым в фильме Занусси «Персона нон грата». В течение всей моей жизни была масса обязательных приемов в посольствах, и я перевидал столько послов — наверное, не меньше, чем актеров. Причем послы всех стран угощают своих гостей совершенно одинаковой едой — будь это Москва или Буэнос-Айрес, — и говорят одни и те же слова. Это самые схематичные, предсказуемые и скучные люди, которым неведомо разнообразие. Максим Аверин вполне мог бы сниматься в Польше и быть популярным — он высокий, довольно красивый и всегда разный. Хотя в Польше таких раздолбаев-следователей, как герой Аверина, нет. У нас полиция, и там строгие нравы — никаких интимных связей со своими коллегами, никаких взяток и ноль импровизации. А вот бандита, мафиози Макс Аверин сыграл бы в Польше замечательно.

— А вы никогда не хотели заниматься политикой?

— Я руководил Театральным институтом в Кракове 12 лет и был государственным человеком. Но это был круг, который я хорошо знал с юности и мог отвечать за него. А большая политика для меня неведома и страшна, а потому я не могу брать на себя ответственность за всех людей, всех подчиненных, всю страну.