Судьба как будто бы подшутила над ним. После «Операции «Ы» и «Кавказской пленницы» его герой-очкарик обрел поистине всенародную любовь. Триумфом стала и третья комедия — «Иван Васильевич меняет профессию». Но ярлык «Шурика» сыграл с Александром Демьяненко злую шутку. На съемках у Гайдая его упорно перекрашивали из брюнета в блондина. Превращая, по его собственному мнению, из прирожденного трагика в шута. Из скептика — в бодрого оптимиста. А он хотел только одного: быть самим собой. То есть не комедийным, а «серьезным» драматическим артистом.
Он рано поседел — это было наследственное. И наотрез отказался краситься. Его Шурик ушел в прошлое: он балагурил, смеялся и смешил народ только на экране. А в реальности существовал пожилой актер не самого известного питерского театра с символическим названием «Приют комедианта», игравший драматические роли.
Он раз и навсегда открестился от прежнего образа. В итоге его связывала с Шуриком только тонкая пуповина воспоминаний. И — прежнее обожание зрителей. «Перервать его нельзя, — объяснял он, — память не плацента. Но и напяливать на седьмом десятке ковбойку и парик с соломенными вихрами по меньшей мере глупо». Дошло до того, что напоминать Демьяненко о Шурике стало не просто бестактностью, а, с его точки зрения, оскорблением. Это был верный способ вызвать его гнев и бурю негативных эмоций. В
Старые комедийные фильмы со своим участием он не смотрел. Когда их показывали по телевизору, выходил из комнаты. О нелюдимости
С начала
Каждый день снимали новую серию, и ему приходилось жить в Москве — в гостинице и на съемной квартире. Домой приезжал только на выходные, однако по вечерам все равно играл в театре. Однажды на вопрос: «Часто ли вам приходилось переступать через себя?» — честно ответил: «К сожалению, приходилось, чтобы решить меркантильные проблемы. За
На сцене «Приюта…» он появлялся четырежды в месяц. В трагедии «Антигона» исполнял роль фиванского царя Креонта, который по сюжету был вынужден отдать приказ о мучительной казни своей любимой племянницы. А в спектакле «Владимирская площадь» сыграл своего Гамлета — гремевшего в молодости, а затем забытого киноактера. То есть по сути самого себя.
Герой пьесы Паша (Павел Сергеевич) — бомж поневоле, которого выставили из дома собственные дети. Интеллигент в эпоху лихих
Или другая сцена: Паша — Демьяненко после долгого воздержания от спиртного брал в руки кружку с водкой. И делал это так, что становилось ясно: человек долго не пил, ему действительно очень хочется выпить и, главное, он испытывает от первого глотка совершенно неподдельное удовольствие и облегчение. Сам Демьяненко признавался: «После занавеса трудно не выпить рюмку. Необходимо успокоиться, забыть разгон эмоций. А спиртное мне помогает. Но зависимости уже нет».
Под занавес одной из бесед я спросил у Александра Сергеевича: «Вы уверены в своем будущем?» Он саркастически усмехнулся: «Да кто же в нем уверен, кроме идиотов?» Тем не менее именно по его просьбе в далеко не лучезарном сценарии «Владимирской площади» переписали финал — с трагического на счастливый. Он объяснил: «Пусть зрителям будет уютней покинуть зал. Лучше
Перебои с сердцем начались у него в середине
В августе
Вспоминает приемная дочь артиста Анжелика
— Я в
Незадолго до смерти Александр Сергеевич стал страдать стенокардией. Но в силу характера на этом не зацикливался. Держался на лекарствах (нитросорбите). Но конфликт с Татьяной Казаковой его подкосил. Вступив в должность, она вызывала на ковер всех артистов театра. А ему сказала примерно следующее: «В кино я вас видела. А вот на сцене — увольте...» Хотя он работал в Театре комедии с 1984 года и сыграл там несколько ярких ролей. «Ну, все ясно, значит, уволен я!» — вспылил он. Вышел из ее кабинета с белым лицом.
На съемках «Клубнички» у него произошло отслоение сетчатки. Перестал видеть правый глаз. В Москве сделали операцию — это был первый в его жизни наркоз, он перенес его довольно тяжело. И потом сдал — проявились скрытые болячки. За полгода до 22 августа (день смерти артиста. — «Труд») его положили на обследование в кардиоцентр и объявили: необходимо коронарное шунтирование. Он был в ужасе и всячески оттягивал этот момент. «Все что угодно, только не под скальпель! Лучше я буду таблетки глотать!» Он очень боялся операции. В свой инфаркт не верил. Маме отвечал: «Не говори глупостей!» Ему сказали, что шунтирование — это когда электропилой распиливают грудную клетку. Однажды актер и его друг Анатолий Равикович показал ему собственный шрам, оставшийся после такой же операции, и сказал: «Смотри, меня распиливали, и ничего, жив». Михаил Светин, вместе с которым он играл в Театре комедии и которому делали шунтирование в Израиле, говорил: «Нужно найти денег и ехать туда, у меня там знакомые». Шунтирование стоило 3 тысячи долларов. Но дядя Саша не соглашался. Он не хотел обременять даже близких людей, просить денег на собственное здоровье.
Но прихватило так, что деваться было некуда. В конце концов мама убедила, и его стали готовить к операции. Был конец июня. Стояла страшная жара. Врачи предупредили: «Время не самое подходящее. Жарко и все в отпусках. У вас были инфаркты?» Он ответил: «Нет». А один инфаркт, оказывается, уже был. Он об этом просто не знал. Это обнаружилось только на вскрытии. Кардиологи сказали: «Раз не было инфарктов, тогда спешки нет. После отпуска мы вами займемся». И назначили операцию на осень — на 1 сентября. Но не успели…
В последние месяцы жизни он все больше уходил в себя. Много читал. Загорался и быстро остывал, замыкался. Однажды праздновали мой день рождения, пришли друзья. Они все, естественно, к дяде Саше — расскажите про то, про это. А он посидел, выпил рюмку и говорит тихо: извините, ребятки, я пойду… Он уже не мог выдержать застолье так долго. И еще — он шел к Богу. Он никогда об этом не говорил, но икона Богородицы всегда висела в их с мамой комнате.
В день похорон, после поминок, мы заспорили о том свете. Одна женщина произнесла в сердцах: «Саша, ну докажи ты им, сделай
А на сороковой день, в час его смерти, в нашей квартире упал