АНДРИС ЛИЕПА: ПАПА БЫЛ МНЕ ДРУГОМ

Отец и сын. Оба знаменитые танцовщики. Для обоих профессия всегда была на первом месте, и оба достигли в ней значительных высот. Отец много сделал для сына, сформировал его как личность и как артиста. Отсюда - общность взглядов на искусство. Но многое их и разнит. Отец, народный артист СССР Марис Лиепа, всегда был предан Большому театру, который являлся для него нечто большим, чем просто местом службы. Он тяжело, вплоть до самой смерти, переживал опалу, которой был подвергнут раскритикованным им руководством Большого. Хотя не сдавался и продолжал работать. Его сын, заслуженный артист России Андрис Лиепа, полагает, что по-настоящему художник может развернуться, лишь попробовав себя в разных коллективах. И успешно работает в самых разных, в том числе и в не классических жанрах.

- Андрис, у вашего отца хватало времени на то, чтобы заниматься своими детьми?
- Времени для этого у него, конечно, было мало. Но при этом он всегда присутствовал в нашей жизни. И не как строгий родитель, а прежде всего как друг. Всегда добрый, искренний, веселый и, что удивительно, очень терпеливый. Мы не знали, что такое бояться отца.
- Каким вам запомнилось ваше детство?
- Очень светлым. Нас с сестрой Илзе не воспитывали - не было строгого распорядка дня, не было особых ограничений. Воспитание проходило в форме игры. Мы с сестрой - ученики балетной школы - сидели на шпагате, качали спины и пресс, развивали гибкость и ловкость, словно соревнуясь друг с другом. Часто в домашних состязаниях участвовал отец: кто больше отожмется, выше подпрыгнет, дольше простоит на качающейся доске. Папа всегда старался сделать нам что-то приятное, но при этом и приносящее определенную пользу. Например, в середине 70-х он привез мне скейт, тогда недоступный большинству моих сверстников. Хотя это была игрушка, но подарена она была с большим смыслом. Ведь скейт помогает устанавливать и поддерживать равновесие, развивает силу ног, выносливость, устойчивость.
- Были ли у него какие-то принципиальные установки, которые он прививал вам?
- Практически на все случаи жизни у него был такой совет: "Если у тебя, какие-то проблемы, иди в зал, репетируй: час, два, а лучше - три. Через час проблема станет меньше, а через три часа вообще исчезнет". И это очень эффективное средство от тревог и печалей.
- Известно, что вы человек верующий. Вы пришли к этому под влиянием отца?
- Да. Много лет он собирал иконы. В нашей квартире, где сейчас живет Илзе, до сих пор хранится его уникальная коллекция. В юности, еще не понимая истинной сути этих шедевров, я часто просто смотрел на них. А икона, вне зависимости от того, понимаешь ты ее значение или нет, все равно на человека действует. Так, через эти иконы, сложилось мое первоначальное, еще не до конца осознанное отношение к вере. А много позже, когда у меня случилась серьезная травма ноги, и я буквально за три секунды потерял профессию, мое мировоззрение сильно поменялось в сторону веры. Так часто бывает, что человек приходит к Богу, претерпев значительные жизненные испытания.
- Но, как мне кажется, вы далеко не все заимствовали у отца и поэтому отличаетесь по характеру, темпераменту, мировоззрению?
- Да, отличаюсь. И это является результатом вполне осознанной работы. Довольно рано я стал думать, что бы я хотел в себе сохранить от своего отца, а от чего бы избавиться. Он был человеком удивительной работоспособности и уникальной преданности искусству. Благодаря этим достоинствам ему удалось добиться вершин мастерства. И я развивал в себе эти два качества особенно тщательно. Но при этом я совершенно по-другому выстраивал отношения с людьми. Мне казалось, что иногда отец бывал чересчур резок и нетерпим к чужой слабости и глупости. Я думал, что надо чаще себя сдерживать и не давать волю эмоциям. Может быть, мне это делать проще, чем ему, все-таки во мне в равной мере соединились две крови: папина - латышская и мамина - русская.
- По своему отношению к Большому вы тоже с ним разошлись. Ведь он был значительно больше предан этому театру, чем вы.
- Тут сложно сравнивать. Очень сильно изменилась вся наша жизнь. Сейчас можно довольно надолго уехать поработать в Мюнхен, Марсель, Дрезден - куда угодно. А в те времена ты и шагу никуда не мог ступить, не навлекая на себя и близких множество неприятностей. Но я уже тогда понимал, что на Большом жизнь не заканчивается. Более того, по-моему, зацикленность на одном театре не дает художнику возможности развернуться по-настоящему. Отец мог спокойно уехать в Новосибирский театр, где ему предлагали стать главным балетмейстером, но он посчитал, что принять это предложение будет ниже его достоинства... Впрочем, я не берусь судить его поступки, потому что живу в другой эпохе. Я стал первым артистом балета, получившим многократную выездную визу в 1989 году. И у меня никогда не стоял вопрос, где работать.
- Скажите, а помогало ли вам имя отца выстраивать карьеру?
- У людей далеких от театра есть иллюзия, что ребенку знаменитого артиста легче добиться известности и успеха. Но это не так. Я работал во многих театрах мира, с разными людьми, и везде выстраивал свои отношения. Никакие заслуги отца в этой сложной дипломатии помочь мне не могли. Ведь артиста принимают как работника, как профессионала, а не как носителя громкой фамилии. Место под солнцем тебе никто не даст за заслуги родителей, его надо завоевать, а потом доказать, что оно твое по праву. Это нормальный процесс - и в искусстве, и в спорте.
- Не так давно прошли организованные вами "Новые Русские сезоны", и был показан возрожденный вами балет Михаила Фокина "Тамар". Эта страсть к балету Серебряного века у вас тоже от отца?
- Конечно, от папы. Мир балета, в котором творили Михаил Фокин, Сергей Дягилев, Тамара Карсавина, Сергей Лифарь, казался отцу свободным и прекрасным. Поэтому он решил восстановить балет "Видение розы", который потом передал мне и Илзе. Он очень долго, скрупулезно возрождал это произведение Михаила Фокина, самостоятельно собирая весь материал. Отец общался с Тамарой Карсавиной, которая была первой исполнительницей партии Девушки в балете "Видение розы", с Сергеем Лифарем и расспрашивал у них, как это было при Дягилеве. Восстановленный балет отец возил показывать в Нью-Йорк, и там за кулисами к нему подошел сын Фокина Виталий Михайлович. Он плакал от благодарности и счастья. Кстати, в свою очередь, работая в Америке в труппе Михаила Барышникова, я познакомился уже с внучкой Михаила Фокина Изабель. Вот так получилось, что интерес к "Русским сезонам" Дягилева перешел к нам с Илзой по наследству и по зову сердца.
- А как вы относитесь к критике, которая обвиняет вас в том, что вы занимаетесь попсой, много работаете с эстрадой?
- Знаете, как говорят - все жанры хороши, кроме скучного. Например, если у меня нет какого-то балетного проекта, я нахожу оперный, или цирковой, или эстрадный. Я поставил много шоу-программ, делаю новогодние детские праздники, елки, и не стыжусь этого...
- Сегодня вашему отцу исполнилось бы 70. Как вы отмечаете юбилей?
- Мы отмечаем его в Риге, где показываем "Болеро" об Иде Рубинштейн, также я пригласил своих постоянных партнеров и друзей - театр "Черное Небо Белое", будет и один цирковой номер, а в ноябре пройдет празднование в Кремлевском Дворце в Москве. Помимо этого, мы делаем фильм об отце, не так давно вышла книжка "Жизнь в танце". Илзе сейчас занимается редактированием книги "Я хочу танцевать сто лет", которую отец сам издал еще при жизни.