Режиссер Андрей Звягинцев - о своем будущем фильме
Знаменитый кинорежиссер, триумфатор Венецианского и Каннского фестивалей Андрей Звягинцев редко дает интервью. Еще реже рассказывает о готовящихся проектах. Поэтому работа над его новым фильмом «Левиафан» окутана флером таинственности. Но во время недавней церемонии вручения премии «КиноСоюза» «Элем», где Звягинцев наряду с Александром Сокуровым был одним из двух лауреатов, а автор этих строк — ведущим небольшого праздничного действа, удалось, пусть коротко, пообщаться с режиссером. Естественно, первым делом разговор зашел о творческих планах.
— Что у меня может быть в планах? Снимать кино, разумеется. Совершенствовать свое мастерство. (Улыбается.) Помните, чеховский Тригорин однажды осознал свое положение как замкнутый цикл: написал повесть, теперь нужно писать следующую, а за ней еще одну — и так без конца. К счастью, пока я нахожу в этом положении только радость и удовольствие.
Возможно, вы заметили: мои фильмы выходят достаточно редко — раз в четыре года. Во всяком случае, до последнего времени это было именно так. Но не только от меня самого зависит этот мой ритм. Есть несколько готовых сценариев, которые лежат, что называется, на столе, ждут своего часа, и с которыми я готов запуститься в любой момент. Не стану скрывать: их можно отнести к высокобюджетным проектам. Отчасти отсюда и трудности с их реализацией. Но когда я недавно узнал, в какие серьезные порой суммы укладываются бюджеты иных российских фильмов, то понял, что мои неснятые картины — довольно скромны по предполагаемым затратам: Надеюсь эти проекты вскоре осуществить.
А сейчас готовлюсь к съемкам новой картины. Еще в июле прошлого года с продюсером Александром Роднянским, с которым мы вместе делали «Елену», я запустился с фильмом под рабочим названием «Левиафан». Три месяца — с августа по октябрь этого года — нам предстоят съемки на севере страны, на Кольском полуострове, а точнее, в городе Кировск Мурманской области. Уже в мае там начинается строительство декораций. А сейчас ежедневно, практически без выходных, продолжаю работать над режиссерским сценарием и параллельно провожу пробы актеров.
— Приоткройте тайну: что за жанр будущего фильма, о чем история?
— Не люблю рассказывать о фильме, пока он не снят. Мне кажется это предательством по отношению к замыслу. Но с каждой новой встречей с журналистами приходится чем-то делиться. Вот и сейчас, возможно, что-нибудь еще выболтаю из того, о чем пока не говорил. Не люблю разглагольствовать и о жанрах, но коль уж вы спросили, скажу: это драма, постепенно переплавляющаяся в трагедию. Во всяком случае, начинается сценарий как социальная драма, драма отношений, драма человеческой неустроенности в новой стране. Ближе к финалу мало-помалу маховик этой истории должен, как я очень надеюсь, раскрутиться до масштаба мифологического. До проблематики человеческого удела на земле вообще.
Надеюсь, картина будет нести не узко национальное, а общечеловеческое содержание. Но притом история целиком завязана на сегодняшнем дне, она будет укоренена в знакомой нам до боли реальности. В фильме остро прозвучат актуальнейшие проблемы социального характера — они волей-неволей взрывают сюжет...
Для меня новый фильм по сравнению, скажем, с «Еленой» будет непривычно многолюдным. Круг центральных героев — это шесть-семь человек, но в целом в картине прописано более 15 персонажей. И все они для нас очень важны. Сюжет постепенно будет вовлекать их одного за другим в полную драматизма воронку...
— А конкретнее?
— Вообще-то я боюсь в разговоре с вами сказать больше, чем следует. Невольно можно выболтать какие-то важные вещи, которые зритель должен увидеть непредвзятым взглядом. Давайте все-таки дождемся результата. Очень надеюсь, что весной 2014 года фильм будет готов. Он будет большим, даже масштабным. Я подписал договор на 2 часа 10 минут. И сам бы очень хотел, чтобы хронометраж оставался в этих берегах, но все определит ритм истории. Роднянский — человек, понимающий и чувствующий такие вещи. Он умеет слышать автора, его будущий фильм. И, похоже, никакие трудности его не могут остановить. Они его, похоже, только заводят. Но давайте на этом я и остановлюсь. Потому что лучшее, что может быть, — это оставить зрителя лицом к лицу с самим фильмом.
— Три ваших предыдущих фильма — «Возвращение», «Изгнание», «Елена» — основаны на весьма драматичном материале. Новая картина, судя по сказанному вами, тоже не сулит особого оптимизма. Наивный вопрос: а комедию снять не хочется? Лавры, условно говоря, Гайдая вас не прельщают?
— Нет, лавры Гайдая мне точно не снятся, у меня другая судьба. Ты же не можешь по команде, даже своей собственной, взять и однажды сказать: а не попробовать ли мне снять комедию? Так не бывает. Ты просто живешь, размышляешь о жизни, о выпавшей на твою долю эпохе, и к тебе со временем приходят истории из реальности или из литературных источников, которые буквально диктуют тебе: вот это просто необходимо сегодня снять. И так уж выходит, что истории эти неизменно полны внутреннего трагизма.
Все три сценария, которые лежат у меня на столе, — из того же ряда. Один сценарий, например, посвящен теме Великой Отечественной войны. Он состоит из трех новелл, собранных в полный метр. Давно мечтаю о реализации этого замысла, он меня очень волнует. В этом сценарии нет ура-патриотизма, но есть подлинная история людей, попавших в страшную мясорубку войны. Еще один замысел относится ко временам Киевской Руси. Согласитесь, тоже мало веселого...
Иногда позволяю себе взять в руки присланный мне комедийный сценарий. На титульном листе ведь так и написано: «комедия». Кстати, у Чехова тоже на титульном листе и «Вишневого сада», и «Чайки» значится «комедия», но мне отчего-то кажется это странным. И наверняка странность эта лежит только во мне самом, но так уж я устроен, и с этим ничего не поделать. Так вот, читаешь такой сценарий и порой понимаешь, что это даже интересно и может быть кем-то неплохо реализовано. Но точно не мной. Меня это отчего-то не волнует. Не вижу себя на съемочной площадке этого фильма. А если такого импульса нет, бесполезно браться за дело, как и рассуждать об этом или изобретать ответы, которые я волей-неволей сейчас изобретаю для вас.
Уж извините, но я вижу мир в трагических тонах, такова моя природа. И потом, представьте себе, если бы вам довелось спросить у Гайдая, отчего бы это ему не снять «Гамлета», например? Как думаете, что бы он ответил?