- Евгений Львович, в детстве я знала, что ревматизм - это больные ноги моей бабушки, которая по ночам растирала их какими-то пахучими мазями. Сейчас мне известно, что ревматические заболевания - это более ста тяжелейших недугов, и страдают от них не только бабушки. А самые страшные проявления этих болезней - сильнейшие боли и постепенное "сползание" к неподвижности. Скажите, есть надежда их победить?
- Теперь есть. И поэтому я часто говорю своим коллегам: "Какое счастье быть ревматологом в XXI веке!" Еще пять-шесть лет назад мы смотрели в глаза очередного пациента, а часто - человека в расцвете сил, и знали, что помочь можем только добрым словом. Ну, например, есть такое тяжелое заболевание: болезнь Бехтерева. Именно от нее страдал и умер Николай Островский, к концу жизни обреченный на неподвижность. При этой болезни человека мучают страшные боли в спине - некоторые пациенты годами не могут спать! Пьют лошадиные дозы анальгетиков, но и они не спасают. А сейчас у нас есть примеры: мы даем больному новый препарат, и утром человек с изумлением осознает, что он впервые за много лет спокойно спал. Боль отступила. Потому что у нас появились принципиально новые лекарства.
- Объясните, пожалуйста, подробнее, в чем их новизна и сила.
- Наверное, все знают, что такое антибиотики и анальгетики. В нашей профессии тоже есть группа лекарств, которые знакомы миллионам людей под общим названием "стероиды". Они были открыты в 1948 году и позволили спасти от гибели, в том числе от астмы и ревматизма, тысячи и тысячи людей. С тех пор почти 50 лет у нас не было принципиально новых лекарств. И только в начале XXI века случилась настоящая революция в медицине - началась эра так называемых биологических препаратов. Она связана с программой расшифровки генома человека, на который весь мир потратил сотни миллиардов долларов. Теперь мы получили шанс понять, как развивается болезнь, и получить препараты, которые могут влиять на этот процесс. Первое их отличие: они создавались целенаправленно. Ведь в истории медицины многое происходит случайно: обнаруживается эффект вещества, а механизм его действия неясен. Здесь у нас есть понимание того, что происходит на уровне молекул. Второе отличие: эти лекарства получены не в результате химического синтеза, а с помощью генной инженерии. Они имитируют молекулы, которые есть в организме. Отсюда их большая безопасность, это не химия, которой мы уже привычно боимся. Кроме того, такие препараты действуют избирательно, прицельно на болезнь, не причиняя вреда организму.
- Когда они стали реальностью в практической медицине?
- В начале 90-х годов эти препараты появились на уровне научных разработок. И все думали, что практически их начнут применять не ранее 2008-2010 годов. Но они оказались настолько эффективны, что уже в 2000-м появились на рынке, в том числе и в России.
- И сколько же пациентов в России уже сейчас лечатся такими лекарствами?
- Цифра, которую я назову, скрывает огромную трагедию: менее одного процента больных получают адекватное лечение. Я могу сформулировать вам свою мечту врача. Надо, чтобы мы рано поставили больному диагноз - это вполне реально, дали ему современные лекарства, которые уже существуют, и человек поправился. Сейчас эта мечта неосуществима. Потому что новые препараты дороги, а право на их бесплатное получение имеют только инвалиды. Вы понимаете всю трагичность и абсурдность этой ситуации? Ведь наша цель: не допустить инвалидности. Но по закону мы не можем назначить эффективное лечение, пока пациент не стал инвалидом. И все же я верю, что такое положение скоро изменится.
- У вашего оптимизма есть реальные основания?
- Есть. Потому что я вижу, как меняется отношение к ревматическим болезням в целом. И не только в нашей стране. Понимаете, многие десятилетия внимание государства и общества было сосредоточено прежде всего на сердечно-сосудистых и онкологических недугах, потому что они смертельны. Но на бытовом уровне люди прекрасно понимают значение ревматических заболеваний, ведь жизнь на костылях, многолетние муки от боли - это страшная трагедия. По статистике, около 15 миллионов россиян в той или иной степени страдают от хронических заболеваний суставов. Самый типичный возраст начала болезни - между 40 и 50 годами. Более половины больных становятся инвалидами. Многочисленные исследования подтвердили: по ущербу от потери работоспособности именно ревматические болезни находятся на первом месте в мире.
- Их много. Можно назвать самые распространенные?
- Визитной карточкой современной ревматологии считается ревматоидный артрит (РА) - самый распространенный и очень тяжелый недуг.
- Как он возникает?
- Причины болезни до конца не понятны. Но мы точно знаем, что РА относится к аутоиммунным заболеваниям - иммунная система начинает "по ошибке" атаковать собственные ткани.
- Эти недуги называют еще болезнями обезумевшей иммунной системы.
- Верно. В результате этого "безумия" начинается воспалительный процесс, идет постепенное, сначала незаметное разрушение суставов.
- Ревматические заболевания зависят от наследственности?
- Примерно на 50 процентов. Я всегда говорю, что эти недуги нельзя считать наследственными. Но есть предрасположенность, есть группы риска, а значит, нужно прицельно вести профилактику болезни. Ну, например, мы часто повторяем, что курение повышает риск рака и сердечных болезней. А я могу добавить: риск развития артрита повышается в три-четыре раза. Значит, если в семье кто-то болел ревматическими болезнями, то курение - втройне опасно! Есть интереснейшие исследования, где показано, как никотин меняет структуру определенных молекул - и в ответ развивается та самая "безумная" реакция иммунной системы.
- Есть ли тут зависимость от питания, физической активности?
- Могу сказать, что эскимосы не страдают ревматоидным артритом, мало болеют им японцы. Потому что в их рационе рыба и морепродукты. Доказано, что это снижает риск РА. Физическая активность, конечно, полезна. Но иногда неправильное положение суставов может провоцировать болезнь. Для наших пациентов разработаны специальные комплексы упражнений.
- Вы сказали, что болезнь возникает незаметно. Как ее распознать, какие признаки должны насторожить человека?
- Как правило, все начинается с поражения суставов кисти и других мелких суставов. Причем они болят симметрично - одинаково слева и справа. Появляется так называемая утренняя скованность: человек просыпается - и не может взять в руки чашку. Через час-два это проходит. И еще есть простая манипуляция: врач берет руку пациента и сильно ее сжимает. Пациент с артритом вскрикнет от боли. Это называется тест поперечного сжатия.
- Давайте заглянем в 2020 год. Что изменится в ревматологии?
- В ближайшее время мы должны представить в Академию наук прогноз до 2025 года, я все время думаю об этом. Полагаю, что придут методы, которые позволят менять геном. Ученые смогут внедрить в организм ген, который поможет бороться с воспалительным процессом. Есть и другое направление поиска: попытка восстановить так называемую толерантность, нормальные реакции "обезумевшей" иммунной системы. Повторяю: новые препараты - это фантастические перспективы! Кроме того, в XXI веке стали наконец уделять внимание редким ревматическим болезням. Например, системная красная волчанка - смертельная болезнь, жертвами которой часто становятся молодые женщины. Раньше они погибали в течение нескольких месяцев. Потом научились продлевать жизнь таким больным. Но даже попыток не было создать специальный препарат для лечения этого недуга. Сейчас такие работы ведутся. Я верю, что через 15-20 лет мы сможем исцелять пациентов. Все только начинается!
- У вас на стене - портрет Валентины Александровны Насоновой. Ваша мама всю жизнь посвятила ревматологии, до недавнего времени руководила этим институтом. Как ученый, как врач, вы счастливее, чем она?
- Она пришла сюда в 1958-м. Мама рассказывала, что, когда возникло отделение красной волчанки, все пациенты умерли в течение года. Это был шок. А потом научились продлевать жизнь таким больным, - и тогда она была счастлива! Кстати, в 1993 году Валентина Александровна была в Институте ревматологии в Лондоне (во всем мире два таких института - в Москве и Лондоне), и ей показали там вторую пациентку, которой вводили биологический препарат. Именно об этих лекарствах мы сегодня говорили. И таких пациентов сейчас миллионы. А в России менее тысячи, капля в море. Как ученый я могу сказать: на моих глазах сказка стала былью. А как врач я страдаю, потому что не могу дать своим больным нужных препаратов. Да, они дорогие. Но раз есть эффективное лекарство - оно должно внедряться. И я буду делать все возможное, чтобы это случилось как можно скорее.