.jpg)
В Новой опере совершили чудо превращения балета в оперный спектакль – впервые в мире
Что может быть очевиднее, чем спектакль «Щелкунчик» в рождественскую и новогоднюю пору? Но такого «Щелкунчика», как тот, что увидела в минувшую среду публика московского театра Новая опера, ручаюсь, вы еще не видели. Хотя сюжет сказки никто не переделывал и не осовременивал. И музыка – та самая, знакомая с детства. И звучание ее не перенесено в рок- или какую-либо еще иную стилистику: это любимое и детьми и взрослыми симфоническое волшебство Чайковского. Вот только к оркестровым чудесам тут добавляются вокальные – герои поют, и это опера!
Пожалуй, такое произошло впервые в мире. Переделок опер в балеты – сколько угодно. А вот балеты, по крайней мере такие знаменитые, превращать в оперные спектакли не решался еще никто. Понятно почему: ведь надо придумывать вокальные строчки – а кто ж рискнет дописывать за Чайковского, притом, повторю, не уходя в рок или джаз, а оставаясь на одном игровом поле с Петром Ильичом – поле его авторского стиля?
Сумасшедшая идея пришла в головы известного творческого тандема – хореографа-режиссера Аллы Сигаловой и художника Павла Каплевича. Те обратились с ней к директору Новой оперы, молодому и креативному музыканту-продюсеру Дмитрию Сибирцеву. Дмитрий Александрович в свою очередь посоветовался с проверенным единомышленником – композитором, аранжировщиком и дирижером Игорем Кадомцевым. Попробовали сделать «опытные образцы» – и после нескольких выбранных сцен стало ясно: надо готовить весь спектакль.
…Знакомая музыка вступления, в уютной теплоте которой, если прислушаться, запрятано обещание будущего увлекательного рассказа. И оркестр привычно ворожит, сцена, как положено, изображает старинный городок под снегом, мимо светящихся окон чинно ходят господа и госпожи, бегают стайки ребят, которых куда-то ведет таинственный мастер хитрых игрушек Дроссельмейер… Вдруг он начинает петь – а за ним и дети на хрестоматийный «Марш оловянных солдатиков» исполняют веселый хорик. Сцена превращается в освещенную залу дома советника Штальбаума. «Вот игрушка не для всех» - на забавно прихрамывающую тему фантастической мазурки Дроссельмейер представляет детям куклу-щелкунчика. Всех отталкивает вид огромных челюстей, одна Маша чувствует жалость к деревянному зубастику, в чем признается нежным сопрано…
Конечно, перенести балет Чайковского один в один на оперные подмостки невозможно. Хотя бы в силу разных драматургических традиций: в балете вся драма обычно случается в первом действии, а во втором идет праздничный дивертисмент танцев. В опере такое невозможно, вспомните хоть оперу-сказку «Иоланта», сочиненную Чайковским почти тогда же, когда «Щелкунчик»: накал драмы, даже трагедии нарастает до самых последних страниц и лишь в финале разрешается гимном свету и любви после долгожданного исцеления героини от слепоты. А теперь представьте, что Иоланту бы быстренько вылечили в первом акте, а дальше герои только распевали бы сладкие и веселые арии-дуэты-терцеты-хоры. Тоска и сироп!
Поэтому Игорь Кадомцев решился на перестановку некоторых танцев – например, испанского, арабского, китайского – в первый акт, где их исполняют участники костюмированного вечера у Штальбаумов. Но изменения затронули не только это. Слушатель – не музыкант вряд ли заметит, да и не всякий музыкант сразу поймет, в чем дело, почему оркестр, звуча вполне «по-чайковски», в то же время как бы сменил густые масляные краски на пастельные и даже прозрачную акварель.
«Пришлось переписать всю партитуру, -- рассказал Игорь Кадомцев. – Все тембры на месте, но оригинальный тройной состав ужат до двойного: вместо трех флейт – две, и так далее. Медных духовых вообще стало в два раза меньше – две валторны, труба, тромбон и туба. Иначе голоса певцов просто не пробили бы мощную оркестровую массу. Ну а то, что вы практически не заметили разницы в гармоничности и красочности звучания, для меня лучший комплимент. И не было бы худшего обвинения, чем упрек в искажении мысли Чайковского».
Солисты Новой оперы Виктория Шевцова (Маша), Алексей Неклюдов (Щелкунчик), Андрей Бреус (Дроссельмейер), Елена Терентьева (Испанская кукла), Сергей Тарасов (Мышиный король) и другие исполнители в общем неплохо чувствуют себя в непривычном материале: непревзойденный мелодист, Чайковский даже в балете, как правило, сочинял темы, которые естественно ложатся на вокал. Разве что Максим Остроухов (Петрушка) все время норовил «убежать» вперед оркестра, хотя в популярном Русском танце и без того темп будь здоров. Непросто было дирижеру Дмитрию Юровскому ловить «беглеца» – это в дополнение к тому, что Дмитрию Михайловичу, одному из самых ярких наших молодых дирижеров, и так пришлось попотеть, чтобы отшлифовать все грани этой ажурной партитуры.
Что касается текстов – поэт Демьян Кудрявцев в большинстве случаев не мудрствовал лукаво, ограничиваясь очевидными фразами вроде: «Скоро грянет Новый год, счастье новое грядет», которые безупречны и нерушимы, как одноклеточные микроорганизмы. Но иногда расщедривался на изыски: «Сыра! Сыра! Очень сыро детям тьмы. Силой! Силой! Станем серой силой мы» – не без претензии скандировали его мыши. А в какой-то момент даже прикололся цитатой: «В лесу родилась елочка, в лесу она росла» – одна из тем Чайковского вправду похожа на популярную песенку, которой, впрочем, во времена Петра Ильича еще не существовало. Хотя кто-то говорит, что здесь композитор использовал старинную немецкую песенку, которая впоследствии действительно легла в основу нашей «Елочки»…
Декорации Николая Симонова – милы, но, пожалуй, дежурны, а вот костюмы Павла Каплевича – это сверкающее пиршество, порой откровенно отсылающее к пышной декоративности модерна. Что не удивительно: именно тогда, в начале ХХ века, в дягилевской антрепризе «Русские сезоны» вошли в моду ярко декоративные спектакли, переносившие на музыкальную сцену даже то, что изначально не было для нее предназначено. Например, сегодняшний Петрушка явно выглядел родственником героев балета «Жар-птица» 1909 года в костюмах Бакста или другого «Петрушки», сочиненного Стравинским в 1911-м и оформленного Александром Бенуа…
А вот мышей не хватило. По крайней мере автору этой заметки. Дело в основном ограничилось проекцией мышиного полчища на задник, и даже Мышиный король пел из-за сцены. Может, это постановщики так позаботились о женской половине зрительного зала, которая обычно сильно нервничает при появлении наглой серой мелюзги? Или сэкономили на массовке – но спектакль оттого потерял часть своей зрелищности.
Однако это частности. А общее впечатление – как от съеденного праздничного торта с кремом. Кстати, Алла Сигалова, опытная в выстраивании многофигурных сцен (какой же классический балет без них), кажется, своими ярусными композициями – детишки на полу, домочадцы суетятся в среднем ярусе, а чуть поодаль вокруг елки кружатся сказочные герои – так и передавала посыл: наш спектакль – щедрое угощение вам, дорогая публика, заслужившая этот праздник непросто прожитым годом…
Не удивлюсь, если многие, особенно юные зрители, после представления затребуют у своих старших чего-нибудь вроде пышного пирожного или целого торта. Ведь радость так хочется продлить. Не отказывайте им! Кстати, за чаем с пирогами можно и сказку еще раз обсудить. Она того стоит.