Холодное лето 1953-го начиналось в марте

«Бериевская» амнистия в документах и воспоминаниях

Ровно 60 лет назад Лаврентий Берия представил проект самой масштабной в отечественной истории амнистии. На следующий день вышел указ Президиума Верховного Совета СССР. По нему освобождались все осужденные на сроки до 5 лет, имеющие детей до 10 лет женщины, беременные, несовершеннолетние, пожилые и тяжело больные. Осужденным на срок свыше 5 лет он сокращался вдвое. В результате половина из 2,5 млн советских зэков оказались на свободе.

Вопреки расхожему мнению, подавляющее их большинство вовсе не были отпетыми уголовниками. Это были простые советские рабочие и крестьяне, попавшие под колеса послевоенного сталинского правосудия. Уголовный срок можно было получить за опоздание на заводе, за кражу трех колосков в умиравшей от голода деревне. Дети начиная с 12 лет несли равную со взрослыми уголовную ответственность.

Инициатор амнистии, всесильный министр внутренних дел Берия, писал в рабочей записке премьеру Маленкову: «Увеличение за последние годы общего числа заключенных объясняется в первую очередь тем, что принятые в 1947 году указы об усилении уголовной ответственности за хищения государственного и общественного имущества и за кражи личной собственности граждан предусматривают исключительно длительные сроки заключения. На 1 января 1953 года из общего количества заключенных за указанные преступления в лагерях содержалось 1 241 919 человек».

Однако и авторы нашумевшего фильма «Холодное лето пятьдесят третьего» не согрешили против истины. Среди прочих на волю хлынули десятки тысяч воров-рецидивистов, криминальных авторитетов и просто отпетых хулиганов, сильно усложнив жизнь органам и обычным гражданам. В Улан-Удэ местный отдел милиции был буквально взят в осаду на несколько недель. В Казани беспорядки пришлось подавлять с помощью армейских частей. В целом ряде городов и поселков был введен комендантский час.

При этом сотни тысяч так называемых политических, осужденных по печально знаменитой 58-й статье, продолжали оставаться за решеткой. Инженеры, писатели, журналисты, врачи, художники, скульпторы — как же они ждали этой амнистии и как были нужны стране:

Гольцман Мария Алексеевна — журналист, редактор, преподаватель иностранной литературы в московском пединституте. Арестована в 1948-м за «групповую агитацию и пропаганду». Отбывала наказание в Унжлаге. Вся ее вина заключалась в том, что она была хорошей знакомой писателя Даниила Андреева и его супруги, арестованных годом ранее. Амнистия пришлась как раз на середину ее срока: «Как мы радовались, когда умер Сталин, и как рассчитывали на амнистию! Помню, сидим в бараке, слушаем радио и мечтаем о близкой свободе. Когда нас собрали и объявили нам эту амнистию, когда объявили, что это касается бытовиков, уголовников и тех, у кого со статьей 58 срок заключения не больше 5 лет, я не выдержала и задала вопрос: а что же остальным с 58-й статьей? В ответ услышала сурово и презрительно: «Врагам народа пощады быть не может!» Мне тут же так плохо стало, что меня потащили друзья на улицу, чтоб, не дай бог, не хлопнулась.

Кажется, в 1954 году был издан указ, что отбывшие две трети срока наказания имеют право на досрочное освобождение при отсутствии взысканий... После долгих просьб и меня повезли на переосуждение в Сухобезводную. Такая отвратительная комедия: мы вас освобождаем, но без снятия судимости. Уголовников и с бытовыми статьями освобождали без ограничения мест проживания, а нам с 58-й статьей давали определенное место жительства не ближе 60 км от большого города, правда, по выбору...»

Молодого инженера Вячеслава Вячеславовича Домбровского забрали в 1951 году из аспирантуры ленинградского политеха. Отца, секретаря калининского горкома, расстреляли еще в 37-м, следом посадили мать, и вот дошла очередь до сына. Амнистию он встретил в Бердске: «Нам объяснили, что мы под нее не попадаем. Маму не освободили, во-первых, из-за 58-й, а во-вторых, из своих 10 лет она отбыла четыре. Сильного увеличения преступности в наших краях я не заметил: по-видимому, это был кратковременный пик на общем, очень высоком фоне, заметный только в больших городах. Об ошибочной амнистии я потом услышал от работника милиции, который отказывал мне в прописке в Ленинграде, прекрасно зная, что я-то сидел не за воровство и не за грабеж: После того дня, когда комендант МВД разъяснил мне, что амнистия на нас не распространяется, я не спал ночь».

С Борисом Павловичем Дроздовым нам удалось поговорить лично. Весной 1953-го он подростком жил на Колыме, в поселке Усть-Омуч, куда после окончания срока сослали его отца, главного бухгалтера в Горном управлении.

«Слухи о возможной амнистии пошли сразу после смерти Сталина. И вот объявили этот указ. Знаете, это была радость. Несмотря на то что моего отца, как политического, он вообще не коснулся. Ему даже паспорт не вернули. И все равно мы радовались за тех, кто получил наконец возможность уехать их этих мест. Но когда начали выпускать этих амнистированных: Их не могли сразу отправить на материк, и они стали селиться в окрестных поселках, наниматься на временную работу и ждать начала навигации. В одном только нашем райцентре за эти два месяца (апрель-май) случилось с десяток убийств. Грабежей — море. Конечно, их немедленно ловили и отправляли обратно. По-моему, примерно половина вернулась в лагеря почти сразу. Мои приятели, учившиеся в Магадане, рассказывали, как собрали целый корабль амнистированных для отправки на материк. Те по дороге подняли бунт, перебили часть команды, потребовали направить судно за границу. Но радист успел вызвать береговую охрану, корабль вернули, вывели этих зэков на берег и немедленно расстреляли. Так что далеко не всем удалось подышать этой свободой...»

P.S. Автор и редакция «Труда» благодарят за содействие в подготовке материала общество «Мемориал» и сотрудницу его архива Ирину Островскую.