Крупные мировые фестивали, к числу которых, безусловно, относится Берлинский, помимо чисто кинематографического значения, интересны тем, что фиксируют внимание на проблемах общечеловеческого свойства. Просмотр двух десятков конкурсных и великого множества внеконкурсных картин заменяет порой кругосветное путешествие. Берлинале (так традиционно именуется грандиозный кинопарад) в этом смысле никогда не был исключением. В нынешнем же году он сам оказался событием политическим, социальным, гуманитарным.
Начать с того, что фестиваль поменял сцену и декорации. Из Западного Берлина переехал на Потсдамер-плац. Там, где прежде проходила разделявшая страны и миры стена, построен грандиозный архитектурный комплекс - новый центр новой европейской столицы. Не все еще готово, стройка продолжается, возводятся небоскребы, вокзалы, станции метро, офисные и культурные центры. Подъемный кран сегодня - главный символ Берлина. Но и то, что уже возведено, изменило фестивальное настроение. Здесь в полном смысле ощущаешь себя в центре Европы. На фоне десятилетия объединения Германии, на фоне того, что ежевечерне немецкие телеканалы передают выпуски новостей ФРГ и ГДР, датированные тем же числом, но годом 1990-м, на фоне стройплощадки, расположившейся в основном вдоль разрушенной стены, понимаешь: все, что прежде разделяло, теперь соединяет. Берлин и Берлинале привлекают как Запад, так и Восток, как авангардное в искусстве, так и общедоступное, как виртуальные технологии, так и просвещенную патриархальность.
Без осознания всего этого трудно понять и кинематографический контекст прошедшего Берлинале. Мировое кино тяготело на берлинском экране к центростремительности, в нем преобладало позитивное, созидательное начало. Оно пыталось ломать стены и строить мосты. Пыталось преодолеть мрачную безнадежность и бывшую прежде в моде некоммуникабельность. Оно представало единым и почти неделимым на коммерческое американское и эстетское европейское. Вот и главный победитель фестиваля - фильм Пола Томаса Андерсона "Магнолия" - при всей его голливудской грандиозности, более чем трехчасовой продолжительности, наличии звезд, среди которых Том Круз, Джулиана Мур, Джейсон Робардс, обращается к человеческой душе и кажется по-европейски камерным, даже интимным. Его героев связывает воедино известное высказывание Толстого о том, что каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. "Магнолия" - кино о разных людях, каждый из которых несет по жизни историю своей собственной беды. При всей пессимистичности темы "Магнолия" выводит к финалу на невероятные высоты любви и доброты, которые единственно и способны утешить, даже когда утешения быть уже не может.
Крупный европейский режиссер Вим Вендерс, снявший когда-то, еще в последние годы существования Берлинской стены, фильм "Небо над Берлином", теперь обратил внимательный взор на небо над Лос-Анджелесом. И увидел там то же напряжение, накрывающее огромный город. Напряжение, созданное эмоциями миллионов живущих в ограниченном пространстве людей. Фильм "Отель "Миллион долларов" ("Серебряный Медведь") странно, порой пародийно, порой утрированно соединил коммерческое начало и абсолютную эстетическую раскованность. Обитатели маленького отеля, проще говоря, ночлежки в лос-анджелесском даун-тауне, словно пришли из переполненного комплексами, тяготеющего к мрачной рефлексии кино европейского, а исполосованный вдоль и поперек бандитскими пулями агент ФБР (Мел Гибсон), расследующий убийство в этом отеле, очевидно, представляет (или пародирует) Голливуд вместе с тарантиновским "Криминальным чтивом". Все вместе представляет собой странное зрелище, непонятное и притягивающее одновременно.
Что еще было на фестивале? Был наделавший много шума приезд Леонардо ди Каприо, собиравший на Потсдамер-плац точно такие же толпы подростков, какие собирал бы, появись он в Москве или в любом ином городе мира. На пресс-конференции после фильма "Пляж", где Лео сыграл (и сыграл неплохо) главную роль, директор фестиваля Мориц де Хадельн вынужден был подойти к микрофону и напомнить журналистам, что они собрались не на творческую встречу с актером ди Каприо, а на рабочую пресс-конференцию по конкретному фильму. Сам фильм при всей его безумной зрелищности показался скорее рекламной акцией к компьютерной игре, чем серьезным произведением в жанре антиутопии, на которое, очевидно, претендует.
Было несколько добротных американских фильмов-кинобиографий. Милош Форман экранизировал жизнь малоизвестного американского комика Энди Кауфмана, умершего 16 лет назад (фильм "Человек на Луне" - "Серебряный медведь" за лучшую режиссуру). Норман Джуисон рассказал о легендарном чернокожем боксере Рубине Картере, осужденном по ложному обвинению в убийстве, многие годы боровшемся за свое право на справедливость (фильм "Ураган" - "Серебряный медведь" за лучшую мужскую роль актеру Дензелу Вашингтону). Обе картины объединяют блестящие актерские работы (в "Человеке на Луне" что-то фантастическое творит Джим Керри, который доказал, что он не только лучший комик Америки, но и большой драматический актер) и абсолютная вера в доброту.
Ну а мы? О чем говорили в Берлине мы? В конце концов, не в призах, которые на этот раз почти обошли нас стороной, счастье. Другое дело, что пафос сегодняшнего российского кино для благополучной Европы чересчур громок и резок. И не соединяем мы, а по-прежнему разрушаем. Страну свою, мир, в котором живем, самих себя.
Думаю, "Русский бунт" Александра Прошкина не привлек внимания жюри и немецкой прессы прежде всего из-за своего разрушительного пафоса. Картина эта - масштабная, добротная, с хорошими актерскими работами Владимира Машкова и Сергея Маковецкого - сильна энергией воссоздания страшного русского бунта. У Прошкина в отличие от старой доброй экранизации пушкинской "Капитанской дочки" с Олегом Стриженовым и Ией Арепиной получился фильм не о великой любви, а о великом безумии и о том, что бывает, когда оно овладевает массами. А это случается в России часто.
В конце концов и "Ворошиловский стрелок" Станислава Говорухина, представленный в берлинской "Панораме", - тоже история одного отдельно взятого русского бунта. Бессмысленного и беспощадного, несмотря на все обаяние Михаила Ульянова, убедительно оправдывающего в глазах нашего все еще больного общества и самосуд, и ненависть ко всему, что исходит от власти, и абсолютное неверие в эту самую власть. Впрочем, об этой картине уже много сказано-пересказано. Но - у нас. А в благодушной объединенной Европе наши фильмы просто кажутся невежливо громкими. Будто разговор на повышенных тонах в тихой комнате.
Пожалуй, только короткометражку Сергея Овчарова "Подвиги Геракла" приняли восторженно. Десятиминутный шедевр, соединение анимационных технологий и игрового кино, ироничный мини-рассказ о подвигах несколько неуклюжего античного богатыря, побеждающего кентавров и чистящего авгиевы конюшни, возможно, проассоциировался у берлинского зрителя с так до конца и непонятной страной на востоке от разрушенной стены - такой же большой, сильной и непонятной.
А на берлинском экране нас все-таки вспоминали. И часто. То в японском конкурсном фильме бесконечно пели русские песни - и "Полюшко-поле", и "На позицию девушка провожала бойца". То в немецких "Легендах Риты" шла речь о красных террористах времен 70-х, которым покровительствовали советский КГБ и гэдээровское "штази". То, наконец, в "Талантливом мистере Рипли" - грандиозной голливудской криминальной драме - герои Мэтта Дэмона и Гвинет Пэлтроу шли в оперу слушать "Онегина". Странным образом Пушкин соединил два конкурсных фильма Берлинского фестиваля. Впрочем, и тут мы застали героев не во время любовных объяснений, а уже когда Онегин убивал Ленского. Опять громко стреляли, и это означало, что в кадр случайно попала Россия...