- Ваш друг академик Евгений Велихов, отвечая на вопрос, какое время - советское или нынешнее -
- Ваш друг академик Евгений Велихов, отвечая на вопрос, какое время - советское или нынешнее - ему больше по душе, сказал: "Сегодня моя жизнь полностью гармонична, она не раздвоена. Раньше приходилось говорить одно, думать другое, а делать третье".
- Это его проблема. У меня таких нет. Я и в старое, и в новое время старался и стараюсь говорить, что думаю. А к Горбачеву отношусь не скептически - трезво. Вижу его сильные и слабые качества. Скажем, упрек в "разбазаривании друзей" бросил с большой горечью. В свое время Горбачев создал в политбюро союз единомышленников. Шеварднадзе, Яковлев... Это же столпы, опора перестройки. И с Лигачевым на наших глазах Михаил Сергеевич вначале не ссорился. Потом уже пошла какая-то жвачка. С Лигачевым резко разошелся. С Александром Николаевичем Яковлевым. Тот стал демократом из демократов. Даже с Лукьяновым, с которым в молодости вместе учились в МГУ, жили в одном общежитии, - разбежались. Беда Горбачева в том, что в острый момент у него не оказалось команды. Под конец он стал ужасно одинок. Одна Раиса Максимовна была по-настоящему рядом. Но все эти намеки, что государством правит супруга Горбачева, я отметаю. Это дешевка.
- Чьи намеки?
- В частности, Ельцина. Никогда такому не был свидетелем. Правда, однажды в Южной Корее наша делегация собралась в посольстве, и Раиса Максимовна ко мне обратилась: "Аркадий Иванович, вы не могли бы поехать на встречу с вице-премьером? Михаил Сергеевич очень устал". Я и поехал. Но эта единичная просьба ничего не доказывает.
- Вы с Горбачевым встречались с тех пор, как он ушел в отставку?
- Много раз.
- И какими были ваши встречи?
- Нормальными. Я не считаю, что надо добивать тех, кто сошел с политической сцены. Прекращать контакты из-за того, что человек утратил первые позиции. Но спорить с Горбачевым мы продолжаем. После того, как он создал социал-демократическую партию, я ему позвонил: "Михаил Сергеевич, ну чего вы накрутили? Зачем вам эта партия с Костей Титовым?" Он упирается: "Не, подожди, Аркадий! Ты не шуми, не шуми. Ты послушай. Кто Константину может обеспечить вступление в Интернационал? Только Горбачев".
Я поддержал создание Фонда Горбачева, не единожды там бывал. А когда у Михаила Сергеевича отнимали здание, машину, ходил к Ельцину с просьбой не делать этого.
- Именно с таким вопросом?
- Нет, зачем? У меня, может, их с десяток было. А самый важный - этот.
- Любопытно, как Борис Николаевич реагировал?
- Говорит: не верю, что отнимают... Потом включил громкую связь с Коржаковым, а тот возьми и ляпни: "Да вы же сами распорядились". Ельцин как рявкнет: "Это отменяется!!"
- Вы поверили в искренность Ельцина?
- Кто его разберет? Борису Николаевичу трудно быть судьей. Я его знаю лет тридцать. Не раз летал в Свердловск, где он был первым секретарем обкома КПСС. Наблюдал его и в таком виде, и в таком. Иногда после полета в Свердловск надо было три дня отгулов брать.
- Вам? С зиловской-то закалкой!
- Любому. Как навалится: "Ты что, не хочешь за Брежнева выпить?! Ты что, вообще за партию не хочешь?!"
- А если бы вы сказали: "Не хочу"?
- Даже не знаю, чем бы кончилось. Может, и дракой (смеется). Позднее, когда Ельцина перебросили в Москву, назначив заведующим строительным отделом ЦК, мы с ним через стенку сидели. Ходили вместе обедать. Относился он ко мне очень прилично. При всех, абсолютно при всех разногласиях по экономике. Став президентом, он никогда не отказывал мне, если просил о встрече. Деловой разговор непременно заканчивался приглашением в заднюю комнату: "Пошли пообедаем". И обедали так, что я этих застолий до смерти боялся. Крайне любил Борис Николаевич "снять напряжение".
- В смысле - выпить?
- Вот-вот. И как после этого всерьез утверждать, что он предпочтителен для страны?! Но самая непростительная вина Ельцина - развал Советского Союза. Потеря сорока процентов производства. То, что мы до сих пор восстановить не можем. Это, безусловно, на его совести. Плюс Бурбулис, Гайдар и все эти двадцать девять американских советников во главе с Джефри Саксом. Нет, еще один швед был - Андерс Ослунд. Толковый, между прочим, парень. Он публично высказывал мнение о том, что не надо подталкивать Россию к созданию чикагской системы, абсолютно не характерной для специфики нашей страны.
...После операции на сердце Ельцин сильно изменился. Стал очень своеобразным. Знаете, это своеобразие человека, которому три шунта поставили... Но нынче - вполне огурцом! Злые или добрые языки, в общем, какие-то языки связывают хорошую форму Бориса Николаевича с его лечением в Китае. Не удивлюсь. Любимые мною китайцы все могут. Сейчас я Ельцина в основном на приемах вижу. Встречаемся с объятиями.
- Вы можете набрать номер телефона Бориса Николаевича и поговорить с ним?
- Через Володю Шевченко, руководителя протокола, да и то, если нужно. А так просто мешать...
- Незадолго до путча вы предупреждали в прессе об угрозе новой диктатуры, реставрации прежних порядков. Что вас, как в свое время и Эдуарда Шеварднадзе, навело на мысль о возможной попытке реванша?
- Что касается Шеварднадзе, то его бурное выступление в декабре 1990 года мне показалось не совсем внятным. Мы дружили с Эдуардом Амвросиевичем, я с ним десятки раз говорил, но, честное слово, так и не понял: если он предвидел ГКЧП, ощущал надвигающуюся опасность для демократии, почему в трудную минуту бросил Горбачева, подал в отставку? По-моему, здесь был элемент истерики. И позднее я стал замечать, что в Шеварднадзе появилась не присущая ему прежде эксцентричность. Вдруг узнаю, что недавний член политбюро напоказ стал верующим...
- Как будто он один! Такая пошла конъюнктура. Сам патриарх Алексий Второй говорил нам, что в народе метко называют молящихся в угоду моде "подсвечниками".
- Я тоже не терплю фарисейства. Жутко разозлился, несколько лет назад случайно увидев журнал, обложку которого украшали фотографии обряда крещения президента Грузии. Связался с Тбилиси: "Эдуард, ты с ума сошел? Если стал верующим, то зачем это афишируешь, тиражируешь? Сотни корреспондентов собрал. Интимные вещи держат внутри".
Но мы отошли от темы. Что побудило Шеварднадзе подозревать о готовящемся перевороте, увы, мне неведомо. Я же получил внятный намек. Они со многими тогда говорили...
- Назовете своего конфидента?
- Янаев. Так сложилось, что накануне мы вместе летали в Японию, в очередной раз разбирались с "северными территориями". Поэтому я не удивился его звонку из Кремля: "Аркадий, можешь ко мне зайти?" Захожу. Он с ходу на Горбачева матом: "До каких пор этот... будет нами командовать? Да что это такое? Куда мы идем?" И так далее, и тому подобное.
- Всегда считали Янаева пешкой в этой истории. Подставной фигурой...
- Заблуждение. Но, разумеется, за Янаевым стояли более мощные силы. Крючков. Тот же Язов.
- И как вы ответили?
- Я спросил у Янаева: "Что ты предлагаешь? Какими методами намереваешься действовать? Вот будет пленум ЦК - флаг тебе в руки. Пожалуйста, выступай, критикуй". И, действительно, на ближайшем закрытом пленуме некоторые деятели потребовали освободить Горбачева от обязанностей генерального секретаря. Правда, не Янаев. Я в свою очередь встал на защиту Михаила Сергеевича. Сказал: "Во-первых, отставка Горбачева неизбежно означала бы раскол партии; во-вторых, отказ КПСС в поддержке выдвинутого ею президента можно расценить как переворот, отступление от нового мышления, гуманистических идей перестройки... В конечном счете, это дорога к изоляции страны". Что тут началось! Настоящая буря. Меня поддержал Нурсултан Назарбаев. И еще семьдесят два человека подписались. Я-то по наивности решал, что противостоянию конец. Ан нет. Меньшинство отправилось готовить путч.
- Где вас застали августовские события?
- Накануне, восемнадцатого, было воскресенье. Я его провел на даче. Часов в пять или шесть лег подремать. Звонок. Дочка кричит: "Пап, тебя Горбачев зовет". Я спросонья не сразу сообразил, что не может президент звонить по обычному телефону. Потом дошло. Говорю: "Что-то странное". Трубку снял: точно, Михаил Сергеевич. Голос торопливый: "Аркадий, имей в виду, я здоров. Если завтра услышишь, что Горбачев болен, не попадись на эту удочку". И трубку повесил.
- Как же он до вас дозвонился?
- Из кухни. Ему ВЧ отрезали, а городской - еще не додумались.
- Вас встревожил звонок?
- Я ничего не понял. Но очень перепугался. Вышел из дома на дачную территорию. А там Дзасохов Александр Сергеевич, член политбюро, гуляет. Я к нему: "Саш, что-то случилось". И рассказываю. Дзасохов тоже удивился: "Может, он поддал?" - "Не похоже. Пойдем к Ивашко!" Владимир Антонович Ивашко исполнял обязанности генсека, пока тот был в отпуске, и как-то всерьез не отреагировал: "Да будет вам ерунду обсуждать! Подумаешь, больной не больной..." А назавтра все прояснилось. Утром поехал на работу - по улицам идут танки.
- Вы уже были президентом РСПП?
- Тогда это называлось Научно-промышленным союзом СССР. В 1990 году, когда мы с Александром Павловичем Владиславлевым, заместителем председателя Всесоюзного общества "Знание", тыкались в разные двери, пробивая идею, нам здорово помог Александр Николаевич Яковлев. Он попросил главного редактора "Известий" опубликовать Обращение научно-промышленной группы народных депутатов. Я всегда находил у Яковлева понимание. До самого последнего момента нас связывали сердечные отношения. Никогда не верил в злобное вранье, будто Александр Николаевич американский шпион. Голова у него была удивительная - думающая, светлая. Другой вопрос, что потом он немножко скатился на критику горбачевского периода. Вроде того, что перестройка пошла не так. Ну, елки-палки, он же сам участвовал во всем, считался "архитектором перестройки"!
- Вряд ли девятнадцатого августа вам было до проблем НПС?
- Естественно. Звонки раздавались ежеминутно. Люди растерялись. Одни боялись ГКЧП, другие - тех, кто против ГКЧП. К сожалению, немало было таких, кто поддерживал путчистов. Некоторые и сейчас на видных позициях - как ни в чем не бывало. А у меня здесь ночь провели Евгений Максимович Примаков и Вадим Викторович Бакатин. Я им комнату отвел напротив своего кабинета. Угроза ареста была вполне реальной. Тут же место не то чтобы безопасное - малоизвестное. Пока еще кто догадается, в каком-то НПС их искать.
Мы с Примаковым дружим сорок пять лет. Почти каждый день созваниваемся, советуемся. В курсе дел друг друга. Говорят, даже внешне чем-то похожи. Я сходства не вижу, но бывает, нас путают. Буквально на днях в "Перекрестке" обращается ко мне незнакомая бабулька: "Евгений Максимович, я так рада видеть вас в нашем магазине". - "Большое спасибо. Могу я вам как-то помочь?" - "Да нет, все нормально, я тут убираюсь. А раньше работала на киностудии". - "Молодец, - говорю, - что не пропала". Тепло распрощались.
- Для кого-то путч означал полный крах, для кого-то - сыграл роль высокого старта...
- По-своему окаянные дни. Это сейчас некоторые хотят мудрость свою подчеркнуть: мол, сразу во всем разобрались, кто есть who просекли. А тогда у многих крыша ехала: реально избранная власть сшиблась с легитимным президентом. Трагедия. Во время путча я виделся с маршалом Сергеем Федоровичем Ахромеевым. Он произвел на меня сложное, противоречивое впечатление. Тяжело переживал. С одной стороны, не возражал против ввода войск в Москву, с другой - был противником насильственного свержения законно избранного президента СССР. Я думаю: Ахромеев сыграл большую роль в том, что Ельцина не арестовали. К мнению маршала прислушивались те, кто должен был арестовывать Бориса Николаевича. Почему Ахромеев покончил с собой? Для меня здесь нет ясности. Хотя я и читал его предсмертную записку.
Не могу с определенностью объяснить и самоубийство управляющего делами ЦК КПСС Николая Ефимовича Кручины. Мы жили с ним на одной даче по Рублевке. Когда началась эта мышиная возня вокруг денег партии, Кручина, отвечавший за партийную кассу от копейки до миллиона, испытал унижение. Его подозревали, что участвовал в сокрытии средств. Даже существовала версия, будто Николая убрали, поскольку он оказался посвященным в тайну, где деньги лежат. Но мне кажется: Кручина был оскорблен подозрениями и из-за этого выбросился из окна своего дома. Я его неплохо знал. Кто хочет, пусть уход Николая Кручины трактует по-своему. А я - так!
- Вы встречались с кем-нибудь из команды Ельцина в эти три дня?
- У меня такое впечатление, что на стороне Ельцина были только толпа и Коржаков.
А на память о путче остались прослушки моих разговоров во время ГКЧП. Помните, я вам рассказывал, как некогда в ЦК КПСС все беседы записывались на огромные бобины? Ничего не изменилось! Сидим мы как-то с Бакатиным, назначенным в августе 1991 года председателем КГБ СССР. Он протягивает папку: "На вот почитай, что ты наговорил с девятнадцатого по двадцать первое августа". Листаю. Какой-то майор пишет: "За указанное время Аркадий Вольский не замечен в связях с ГКЧП. Бесед в поддержку не вел. Следует, однако, отметить что через слово ругался матом". Посмеялись. Из песен слов не выкинешь. Зарубка, появившаяся за годы работы в плавильном отделении с мужиками-заливщиками, к сожалению, не стирается.
После того трепа с Бакатиным прошло пятнадцать лет. Но с тех пор каждый раз, когда говорю по "вертушке" и вдруг ненароком вырывается нечто "поэтическое", я смущенно произношу: "Ой, девочки, извините, пожалуйста. Виноват. Вырвалось. Больше не буду". А совсем недавно сказал - и вдруг хрясь! Врывается мужской голос: "У нас девочек нету!" И отключился (смеется). Ну, пусть послушают, если интересно. Может, тоже книжку напишут.
Деловой разговор непременно заканчивался приглашением в заднюю комнату: "Пошли пообедаем". И обедали так, что я этих застолий до смерти боялся. Крайне любил Борис Николаевич "снять напряжение".
Каждый раз, когда говорю по "вертушке" и вдруг ненароком вырывается нечто "поэтическое", я смущенно произношу: "Ой, девочки, извините, пожалуйста".