Трудно поверить, что до 38 лет он не сыграл ни одной главной роли в кино и был практически неизвестен широкому зрителю. Сейчас Сухоруков – один из самых востребованных отечественных актеров
Виктор Сухоруков родился 10 ноября 1951 года в подмосковном Орехово-Зуево. После школы прошел службу в армии и проработал несколько лет на хлопчатобумажной фабрике. В 1978 году окончил ГИТИС, работал в театрах Санкт-Петербурга. Первую главную роль в кино сыграл в фильме «Бакенбарды» Юрия Мамина. Но всероссийская известность к актеру пришла после картин Балабанова «Брат» и «Брат-2». С 2002 года Сухоруков – заслуженный артист России, с 2008-го – народный артист России. В 2011 году он стал кавалером ордена Дружбы, а также обладателем премии «Золотой орел» за лучшую мужскую роль второго плана в фильме «Овсянки». Сейчас актер живет в Москве, активно снимается в кино и работает в театре.
Виктор Иванович, раньше вы все больше играли бандитов, а теперь и в фильме Говорухина под рабочим названием «Уик-энд», и в спектакле «Преступление и наказание» у вас роли следователей. Решили переквалифицироваться?
– Забавно, что мне сейчас предлагают подобные роли. И хочется, чтобы публика меня в них похвалила. Я очень трепетно к этим работам отношусь.
– Сейчас мы видим столько оперов по телевидению…
– И все почему-то бритоголовые – ну хоть бери и приклеивай себе какие-нибудь кудри на голову. Когда я прочитал сценарий фильма «Уик-энд» (он создан по мотивам романа Ноэля Калефа «Лифт на эшафот»), Говорухин спросил меня: «Ну и как ты намерен играть свою роль?» Я говорю: «Буду играть Жана Габена». Он раскурил свою трубочку и сказал: «Под Коломбо косить хочешь?» Я отвечаю: «А разве это плохо? Лучше под него, чем под Аверина или Сережку Селина».
– На сцене Театра имени Моссовета в спектакле «Преступление и наказание» вы предстанете в образе Порфирия Петровича. Но вы эту роль уже играли…
– Да, в моей жизни был спектакль «Сны Родиона Раскольникова» режиссера Павла Сафонова. (Между прочим, после этой работы меня свалил с ног инфаркт.) Там я сыграл пять персонажей. Все они по сюжету являлись Раскольникову, когда он сидел в тюремном лазарете, и были его кошмаром и наваждением. Так, например, мой Порфирий Петрович выходил на сцену с красным поролоновым носом и в котелке Чарли Чаплина.
А теперь в спектакле Юрия Еремина я играю Порфирия Петровича настоящего, как у Достоевского. Правда, все равно я надеюсь его сделать неожиданным по сравнению с теми Порфириями, которые были на сцене и в кино до меня. Эту роль ведь играли Леонид Марков, Иннокентий Смоктуновский.
– Когда-то вы говорили, что не вернетесь в репертуарный театр, а сейчас служите в Театре имени Моссовета.
– В этих стенах мне очень хорошо, и все-таки я здесь на контракте. В первую очередь мне нужна роль, работа. А просто сидеть в театре и чего-то ждать не хочу и не буду никогда.
Вообще мне поступает много предложений от московских театров, и мне это льстит, тем более что я уже в пенсионном возрасте. Вот сейчас я с упоением репетирую Сарафанова в спектакле «Старший сын» по Вампилову, который ставит Павел Сафонов. Эта роль меня «бессонит», не дает покоя, настолько она интересна.
– Ее ведь в кино сыграл Евгений Леонов?
– Да, но мне это не мешает. Я поставил для себя цель продемонстрировать чувства человека, которому от великого заблуждения становится легче жить. И мы хотим сказать этой историей: если человеку от обмана лучше, пусть обманывается.
– Правда, что в фильме «Искупление» Александра Прошкина вам досталась роль, которую должен был сыграть Богдан Ступка?
– Да, на него даже уже сшили костюмы, но тут он тяжело заболел, и сын повез его на операцию в Германию. Тогда мне позвонили: «Сухоруков, выручай! Сыграй роль дворника Франи». А я даже костюмы Ступки не очень-то переделывал. Это заметно на экране – я там хожу в жилетке огромного размера.
Вообще советую зрителям обратить внимание на этот фильм – очень драматическая и поучительная, на мой взгляд, история.
– Не могу не спросить о недавно покинувшем нас Петре Фоменко, которого вы называете своим крестным отцом в театре.
– Самовольно, но называю. Когда его хоронили, меня, к сожалению, не было в Москве. Я вернулся только через два дня после похорон, и столица о нем уже не шумела. Я не услышал ни разговоров о нем, ни воспоминаний, и это меня удручило. Великий человек ушел, но нас опять заматывает суета. О Фоменко надо было неделю говорить и показывать его фильмы и спектакли. В моей жизни он всего-то пробыл три года, но они были настолько мощными, энергичными, благодатными… Когда я закончил театральный институт, Фоменко принял меня к себе в Театр комедии на Невском, куда он был назначен главным режиссером. А потом он ушел, и спустя полгода из театра выставили и меня. Я так и не вернулся к Фоменко, хотя мечтал об этом все годы, пока живу в Москве. Но все равно горжусь тем, что он был в моей судьбе. Он для меня был не имя, он был для меня – наука.
– Вам везет на хороших режиссеров, а им с вами легко работать?
– Их и спросите. Я очень податливый, чувствительный. Приму любую режиссуру и диктатуру – главное, чтобы я в глазах режиссера видел азарт и понимал, что он несет идею, что он наполнен ею.
– Азартом вы можете сами заразить кого угодно. В жизни этот кураж помогает?
– Мешает. Растряхивает.
– А в детстве, наверное, слыли хулиганом?
– Нет, тогда я был очень одинок. Мои мечты существенно отличались от желаний других детей. Я хотел попасть в Артек, мне очень нравились пионерские лагеря, я любил общественные мероприятия, всевозможные конкурсы, викторины, турниры, которые объявляла, например, «Пионерская правда».
– Выигрывали?
– Никогда. Но меня всегда тянуло к творчеству, во всех смыслах.
– Я знаю, что вы иногда пишете сценарии. Они пока не востребованы?
– И не будут востребованы никогда. Я сочинял их в те мгновения, когда получал отказ от неких замыслов, от некоего маршрута. И я назло садился и сочинял этот маршрут сам. Но я плохой картограф.
– Кстати, о маршрутах. Мне вспомнились ваши слова о том, что вы и автомобиль несовместимы…
– Я до сих пор езжу на общественном транспорте. Терпеть не могу пробки. Не представляю, как можно стоять в них по два часа, а потом извиняться перед коллегами за опоздание. Я так не могу, я дисциплинирован, и это мое хорошее качество. Конечно, пользоваться общественным транспортом не всегда приятно. Мало того, я заметил, что это презираемо многими моими коллегами. Зато, когда меня в общественном транспорте узнают простые люди, они гордятся, что не одни они ездят в метро.
– А назойливых поклонников там не встречаете? Которые настойчиво добиваются автографа или предлагают выпить?
– На клочки меня не рвут и рвать никогда не будут, потому что я не секс-символ, а просто талантливый актер. Алкоголь мне тоже бесполезно предлагать, потому что я не пью.
– Для многих мужчин автомобиль или коллекционное оружие – как игрушка для детей. А у вас есть любимые игрушки?
– Нет, потому что их не было никогда. В детстве мы с ребятами лазили по свалкам, мелом рисовали себе квартиры на асфальте, играли в войну с палками и булыжниками. И никаких тебе мишек, машинок или пистолета… А оружие мне иногда дарят, но я всегда его кому-нибудь отдаю. Так я распрощался с ружьем Юрия Стоянова, саблей из Питера и пулеметом «максим», который мне преподнес серьезный человек Игорь Александрович. Пулемет я передал на хранение в краеведческий музей моего родного города Орехово-Зуево. Я плохо отношусь к оружию в собственном доме. Помните, Чехов предупредил, что если ружье висит, то в какой-то момент оно обязательно выстрелит? А я не хочу, чтобы это происходило в моей жизни.