Литературный обзор
Пока партийные бонзы охотились на волков с вертолетов, а генсек стрелял по заранее прикормленным егерями кабанам с охраняемой вышки, их дети развлекалась в ресторанах и артистических компаниях, ведя модные тогда разговоры о «театре абсурда»...
Александр Васькин «Повседневная жизнь советской богемы. От Лили Брик до Галины Брежневой»
Трудная судьба у нашей богемы — и не важно, какая эпоха на дворе. Раскапывая залежи журнально-газетных публикаций, автор собрал в свой ковчег всякой твари по паре. Литературные генералы 1930-х и писатели-шестидесятники. Салон Луначарского и коллекционер Талочкин. Православный художник Илья Глазунов и идеологически сомнительные нонконформисты. Киношники и артисты балета, грезящие зарубежными гастролями с вожделенными дубленками по цене недельной голодовки. Адская смесь от наркомов до генсеков ЦК КПСС, от «Дома Ростовых» на Поварской, ставшего прибежищем для творцов Серебряного века и для околохудожественной элиты 1980-х. Богема у нас порой рифмуется с вольнодумством, но нет ли в этом большого преувеличения? Ответ автор ищет так, что и нам сегодняшним становится интересно.
«Русский охотничий рассказ»
Пообещав проследить историю жанра за 200 лет, составители сборника слегка лукавят: в антологии — отрывки из романов, новеллы и очерки от середины ХIX века до наших дней. Один из авторов, Егор Дриянский, предупреждал еще в 1859 году: «Язык охотничий испещрен множеством слов и оборотов, которые могут казаться правильными и понятными только для охотников». Поэтому без примечаний в большинстве текстов не разберешься. Рядом с фрагментами «Войны и мира» и «Записок охотника» — малоизвестная проза 1870-х Флегонта Арсеньева и Николая Лихонина, с которой в чем-то перекликаются рассказы москвича Михаила Тарковского и охотника-промысловика Геннадия Соловь-ева (оба живут ныне в туруханском селе Бахта под Красноярском). Причем история от дилетанта Соловьева о том, как ему пришлось пристрелить попавшую в капкан собаку, куда пронзительнее элегии профессионала Тарковского о становлении «следопыта» — подростка Васьки.
Тут вообще многое на любителя. Как писал Аксаков, «для настоящего охотника это интересно, а для другого читателя — пустяки». Не каждый поймет восторг после убийства матерого волка или веселье от того, как подстреленные утки «кувыркались на воздухе, тяжко шлепались об воду». Это Тургенев, между прочим.
«Беккет вспоминает / Вспоминается Беккет»
«Мы всегда что-нибудь придумываем, чтобы сделать вид, что мы живем» — лейтмотив знаменитой беккетовской пьесы «В ожидании Годо». Прежде чем стать театральным революционером, ирландец проделал долгий путь. Много учился, преподавал, был секретарем знаменитого Джойса, зачитывался Достоевским и даже хотел поехать в Москву в институт кинематографии, о чем известил Эйзенштейна. Упорно работал над первым крупным романом «Мечты о женщинах, красивых и так себе», увидевшем свет лишь после смерти автора.
Он был болезненно застенчив, замкнут, и все его книги («Мерфи», «Уотт», «Моллой», «Безымянный») полны странностей и отчаяния. Однажды его спросили, почему в его пьесах столько горечи. Он ответил так: «Посмотрите на улицу, прочитайте плакаты. Там написано: «Остановите массовое уничтожение людей!» Своему биографу заявил: «Под микроскопом можно рассматривать мои произведения, но не детали моей жизни». Он даже Нобелевскую премию получал не лично, а через издателя. В сборнике — статьи самого Сэмюэла Беккета (1906-1989) и воспоминания о нем.