РОДОСЛОВНАЯ
- Георгий Николаевич, в одном старом грузинском фильме мне запомнился такой ироничный мотив: там каждый грузин, даже нищий крестьянин, обязательно оказывался (или прикидывался) князем. Если следовать логике этой картины, то и у вас обязательно должна отыскаться "голубая кровь"...
- А куда же грузину без нее? Мама моя и впрямь была из дворянской семьи. Бабушка говорила на русском без акцента, блестяще знала французский, как и моя мама. Что касается отца, то он происходил как раз из крестьян - такой вот мезальянс. Николай Данелия оказался одним из первых посланцев Советской Грузии в Москве. Учился здесь в институте, затем руководил строительством станций метро "Кировская", "Бауманская". Мать сначала трудилась экономистом, но, будучи сестрой великой грузинской актрисы Верико Анджапаридзе и золовкой кинорежиссера Михаила Чиаурели, оказалась вскоре в кино. Она работала вторым режиссером на "Мосфильме", была человеком открытым, общительным, светским, обожала гостей. Отец, наоборот, человек молчаливый, замкнутый, в старости из своей комнаты почти не выходил. В этом смысле я пошел, конечно, в отца. Добавьте к этому, что я не умею петь в традициях грузинского многоголосия, не научился, что самое страшное, произносить кавказские тосты - и портрет "настоящего грузина" будет почти полным...
- Язык хоть знаете?
- Дома у нас всегда говорили по-русски. В детстве, юности, правда, каждое лето гостил в Тбилиси, останавливался у Верико, но там тоже общались на русском. Грузинским я овладел уже в студенческие годы, когда учился в архитектурном институте. Я оказался тогда в компании остроумных, веселых тбилисцев, где все говорили на родном языке. В какой-то момент выяснилось, что я хорошо всех понимаю, потом уже заговорил сам.
- Нынче часто бываете в Тбилиси?
- Давно не был. Кто-то из мудрецов сказал: для статистиков город исчисляется миллионами людей, тысячами домов, а для человека - горсткой его друзей. Когда в последний раз был в Тбилиси, выяснилось, что мне даже некому позвонить. Многие ушли в мир иной, многие, как Резо Габриадзе, Гия Канчели, в Грузии практически не живут. На улицах - сплошь незнакомые мне люди. Я там чужой.
- А в Москве свой? "Лицом кавказской национальности" себя не ощущаете?
- Всякое бывает. В прошлом году меня ударил на улице какой-то негодяй. Было скользко, я упал, пока поднялся, он уже был далеко. В общем, иногда с бытовой ксенофобией приходится сталкиваться, но это все же исключения, а не правило. Москва - большой интернациональный город, здесь живут и корейцы, и армяне, и татары, и чеченцы. Это где-нибудь в воронежской деревне я -грузин, а здесь - москвич.
- Стало быть, вы - грузинский москвич. Или московский грузин?
- Не знаю даже, как правильно отвечать. Так уж случилось, что из 70 лет 69 я прожил в Москве. Родной язык для меня русский. Как и все наше поколение, я воспитан на русской литературе. Жена у меня русская, она тоже кинорежиссер, сняла два фильма, кроме того, является арт-директором галереи "Пан-Дан".У детей и внуков - жены русские. Ни дети, ни внуки грузинского языка уже не знают. Когда происходят крупные футбольные баталии, болею за русских и за грузин. А если русские и грузины встретятся в одном матче? Наверное, буду больше переживать за грузин. Все-таки в Грузии - мои корни, гены. Тбилисские знакомые уверяют, что, например, по фильму "Я шагаю по Москве" легко вычислить, что его делал грузин. Наверное, так оно и есть. От себя, от голоса своей крови не уйдешь.
ТВОРЧЕСТВО
- А от судьбы, от жизненного предназначения можно уйти? Ведь, поступив в архитектурный институт, вы могли до сегодняшнего дня проектировать стандартные микрорайоны...
- Я действительно никогда не мечтал, не грезил о кино, хотя мама с детства таскала меня с собой на съемочную площадку. В девять лет я даже сподобился сняться в фильме "Георгий Саакадзе", но при окончательном монтаже меня, как водится, вырезали. На Высшие режиссерские курсы я пошел от тоски, от отчаяния - надоело проектировать города, которые застраивались по шаблону. Я не был большим говоруном уже тогда, взяли меня за письменные работы да за жанровые рисунки, которых у меня было великое множество. Из-за своей неразговорчивости я долго числился в аутсайдерах - красиво объяснять свои замыслы, да и просто внятно формулировать мысли я не умел. Но когда пришло время снимать кино - тут я из последних продвинулся поближе к первым рядам...
- Вашим дебютом в кино стала короткометражка "Васисуалий Лоханкин" - экранизация фрагмента из "Золотого теленка" Ильфа и Петрова. Стало быть, вы сразу вышли на комедийную стезю?
- Ну что вы! Меня все время тянуло в "серьезное" кино. На курсах я хотел в качестве дебюта поставить "Русский характер" Алексея Толстого - вполне драматичную вещь о человеке, который возвращается обожженным с войны. Годы спустя мечтал перенести на экран "Преступление и наказание" Ф. Достоевского, "Хаджи-Мурата" Л. Толстого. Для последней работы вместе с Расулом Гамзатовым мы даже написали сценарий, объездили вместе с оператором В. Юсовым весь Дагестан в поисках натуры, я начал подбор актеров... Картину в итоге закрыли, не дав мне таким образом вырасти в режиссера трагедийных эпопей...
Но я долго не сдавался - в какой-то момент задумал снять "Поединок" А. Куприна, сидел дома, писал сценарий. Позвонила одна умная дама, спросила, что делаю. Я ответил. Она не смогла скрыть огорчения. "Неужели ты думаешь, что я сниму плохой фильм?" - уязвленно спросил я. "Я так не думаю, - ответила она. - Но "Поединок" очень хорошо смогут экранизировать и Панфилов, и Климов, и еще кто-нибудь. А вот "Я шагаю по Москве", "Не горюй", "Мимино" можешь сделать только ты".
- Как вы относитесь к тому, что вас называют комедиографом?
- Это термин, только и всего. Нас часто объединяют с Гайдаем и Рязановым в некую комедийную троицу. Но мы все разные! Гайдай - непревзойденный и недооцененный в свое время мастер эксцентрической комедии, у него многое замешано на гэге, на трюке. Рязанов снимает разные фильмы - от смешных до мелодраматичных и очень драматичных. Я же много лет иду вдоль некоего коридора с хрупкими, стеклянными стенами. Знаю по многолетнему опыту: как только ненароком впадаю в быт, в "суровую правду жизни" - становится скучно в первую очередь мне самому. С другой стороны, голая эксцентрика, смех ради смеха - для меня тоже смерть. При этом в каждом фильме (а их у меня 15) я стараюсь придумать, изобрести что-то новое - то неожиданный сюжетный ход, то не встречавшийся у меня ранее характер, то окунаю вроде знакомых героев в незнакомую им среду...
- Но есть в вашем творчестве и вещи постоянные. Например, вы много лет снимали в каждом своем фильме Евгения Леонова. Кем он для вас был: своего рода талисманом, другом?
- Да нет, вне кино мы не очень часто общались. Я, например, дружил с Бондарчуком - так мы друг у друга в гостях то и дело засиживались. Или, скажем, с Кикабидзе мы уже более тридцати лет дружны - тут тоже все понятно. А с Евгением Павловичем мы чаще только по телефону говорили. Но он был настолько уникальный, самобытный актер, что не снимать его было бы верхом режиссерской глупости. Познакомились мы с ним на фильме "Тридцать три". В нем, кстати, должен был сниматься Юрий Никулин, но он укатил вместе с цирком на гастроли в Австралию. Пришел Леонов, спросил первым делом: "Ну что, будем ваньку валять или работать всерьез?" - "Всерьез, всерьез!" Так с тех пор мы и зацепились друг за друга. Он часто просил меня: "Смотри, чтоб я ненароком какой-нибудь свой штамп на экран не вытащил". При этом, заметьте, ни в одном моем фильме он не повторился.
Я и сегодня, когда пишу сценарий, бывает, думаю: кого же у меня будет играть Леонов? Потом спохватываюсь: а его-то уже и нет...
- Наше время трудное, а вы продолжаете снимать светлое, доброе, утешительное кино. Где находите силы для оптимизма?
- Насчет "утешительного" кино все не так просто. "Осенний марафон", "Слезы капали" - кино достаточно горькое, грустное. "Кин-дза-дза" - вообще мрачноватая антиутопия, это мой прогноз о будущем человечества. Или возьмем "Настю" - ее часто по телевизору показывают. Вроде бы чистой воды сказочка. Но так ли это? Мы быстро все забываем, но я-то хорошо помню, что снимался фильм в трудное время, когда казалось, что в стране вот-вот начнется гражданская война. В Москве улицы и площади были грязными, толпы людей торговали едва не в каждой подворотне. По проспектам привычно ездили танки и БТРы. Настроение в обществе было ужасное. На экране шли отечественные боевики, которые вовсю состязались с американскими в показе жестокости и насилия. Как быть в этой ситуации режиссеру? Окунуть зрителей еще раз в эту страшную реальность? Но это будет бесчеловечно. Не замечать ее? Но это будет нечестно...
Вглядитесь сегодня в "Настю". Там есть эта горькая атмосфера времени. Есть военные, торгующие бензином. Есть пустые магазины, где, кроме ластиков, ничего не продается. Есть убогая хижина главной героини и роскошные апартаменты некоего префекта. Есть танк, который тащит трамвай ввиду хронического отсутствия электричества. Есть военный хор, вдохновенно поющий: "Вот возьму и повешусь, и меня закопают". Наконец есть шоковая сцена в метро, когда элита в смокингах пьет шампанское и ест икру, а несчастные, голодные люди в проезжающем вагоне прилипают к окнам, горестно наблюдая этот пир во время чумы...
Вот такое получилось "утешительное" кино. Другое дело, что сверх и помимо этого есть в "Насте" и кое-что еще. Есть надежда, вера. Есть какой-то светлый ангел, что ли. А откуда он каждый раз возникает в моих картинах, я и не знаю. Может, все дело в том, что сам я при всех своих недостатках человек, в сущности, добрый.
ХАРАКТЕР
- Сознайтесь, у вас есть автобиографические фильмы? Можете ли вы сказать, что "Афоня - это я"?
- Когда пишу сценарий, снимаю кино - всегда отдаю каждому персонажу частичку себя. Конечно, Афоню я лепил в какой-то мере и с себя. Но больше всего я рассказал о себе в фильмах "Не горюй" и "Осенний марафон". Это как бы две разные грани моего характера. В первой картине я поведал о том периоде своей жизни, когда был страшным кутилой, гулякой.
- И как ваши загулы выглядели?
- Ну как это обычно выглядит? Если компания московская, то, значит, с Геной Шпаликовым, Витей Некрасовым мы сидим на кухне, пьем водку, говорим о политике, о прочитанных книжках, о кино. Если компания грузинская, значит, идем в "Арагви", берем ту же водку, лобио, а дальше в ход идут веселые истории, тосты, песнопения. В какой-то момент эти компании стали чередоваться в моей жизни слишком часто. Увлекся я этим делом, запои начались. Когда в 26 лет погиб мой сын Коля, - талантливый художник, поэт, музыкант, - я вообще стал пить по-черному. Мысли о самоубийстве стали приходить. Я решил, что надо с этим делом кончать. Не с собой, а с выпивкой. А если с собой, то по крайней мере в трезвом виде. С тех пор уже лет пятнадцать не пью совсем.
- Юрий Олеша, помнится, говорил, что не пить - так же хорошо, как и пить...
- Я не жалею, что в свое время пил. И не жалею, что бросил это занятие. Свои плюсы есть в каждом состоянии. Один большой чиновник как-то хорошо сказал по этому поводу: когда писатель перестает пить, он перестает писать. Выпившего творца куда только не занесет: то в женское общежитие, то в милицию. А трезвый он сидит на даче и никого, кроме своего садовника, не видит. В итоге писать не о чем, разве что воспоминания о том времени, когда он пил...
- Ну вам-то это не грозит. Только что вы представили на суд зрителей новую картину "Фортуна", тепло встреченную зрителями. Но вы еще не рассказали про автобиографические мотивы в "Осеннем марафоне"...
- После выхода картины приятели наперебой говорили мне, что я снял кино про себя, что Бузыкин - это я. Схожесть, разумеется, не только в любовном треугольнике, через который и я, грешный, прошел. Главное в характере Бузыкина, замечательно сыгранном Олегом Басилашвили, - его доброта, переходящая в мягкотелость. Он никому не может сказать твердое "нет", старается войти в положение каждого, в итоге всем делает только хуже, в первую очередь самому себе. И в этом смысле кино, конечно, про меня. Я и на съемочной площадке такой: меня люди подводят, а я стараюсь их понять, оправдать.
- Но с чиновниками, которые уродовали ваши фильмы, вы были, полагаю, неуступчивым?
- Очень даже уступчивым. Конечно, можно было упереться, но в итоге картина попадала на полку, как это случилось, например, с фильмом "Тридцать три". А ведь это труд многих людей. Поэтому я чаще всего уступал в конфликтных ситуациях. Причем даже в самых нелепых замечаниях чиновников старался увидеть некое рациональное зерно. Раз им непонятно - значит, я что-то недодумал. Я вообще люблю прислушиваться к советам, пожеланиям. Если осветители говорят о фильме, обязательно подойду, расспрошу. Без раздражения читаю критические статьи, в которых меня по делу ругают. Все больше пользы, чем от пустой похвалы.
- Да у вас просто золотой характер!
- Характер на самом деле у меня трудный. Я человек замкнутый, неразговорчивый. Интервью обычно не даю - сделал исключение для вас, поскольку мы давно знакомы, для "Труда", который я уважаю. Моя жена Галя знает: для меня сегодня выйти на улицу, с кем-то общаться, а тем более участвовать в бессмысленных "тусовках" - сплошное мучение. Дай мне волю, я бы сидел у себя в кабинете, писал сценарии, и никто бы меня не видел. Впрочем, не буду больше говорить про себя гадости. Пусть зрители думают, что я такой, каким можно меня вообразить, глядя мое кино...