Она вместе с Анатолием белым «примерила» любовь двух великих русских поэтов ХХ века - Цветаевой и Пастернака
Под самый Новый год Елизавета Боярская родила второго сына. А уже сегодня, 25 января, она снова выйдет на сцену: в Малом зале Петербургской филармонии пройдет, как уже сообщал «Труд», российская премьера музыкального спектакля «1926». В его основе — переписка двух великих русских поэтов ХХ века — Марины Цветаевой (Боярская) и Бориса Пастернака (Анатолий Белый), а также фрагменты поэмы Цветаевой «Крысолов».
Как подчеркивает актриса, задачи достичь портретного сходства с героями не было. Это их, исполнителей, и режиссера Аллы Дамскер взгляд на эпоху и на жизнь тех, для кого творчество довлело и над страстями политическими, и над бытом, а само слово «жить» означало «любить».
— Спектакль «1926», названный так по году, когда происходит его действие, хоть и сделан по-современному мультимедийно, но все же в большей степени литературный. Вы, кажется, впервые участвуете в такого рода проекте?
— Я давно задумывалась над тем, чтобы подготовить программу, с которой можно было бы выступать на творческих вечерах. У меня были уже предложения, в частности из Прибалтики, организовать такой вечер, но... Отказывалась. Неловко как-то, я ведь, в сущности, не так много еще «натворила» в профессии. А с другой стороны... Если насытить такой вечер не всякими забавными историями со съемочной площадки, а чем-то более достойным, то почему бы и нет? Стала искать подходящий материал. Цветаева для меня всегда занимала особое место в русской литературе. Как раз в этот период режиссер Малого драматического театра Петербурга и мой педагог по театральному институту Валерий Николаевич Галендеев загорелся идеей музыкального спектакля на эту же тему. Так удачно мы схлестнулись в наших намерениях!
Поэзию я люблю. Особенно Серебряного века, шестидесятников. Но Цветаева для меня — нечто особенное. Ее экспрессия, неистовость, космическая одаренность — и при этом неприкаянность в полную трагизма эпоху. Мне было очень интересно и важно примерить эту личность на себя. К тому же до сих пор со стихами я была на вы, а благодаря этому опыту удалось переступить через свои страхи.
— Да, Марина была неистова, в том числе в любви, хотя тот же Пастернак относился к ней как к другу, не более того...
— Процитирую одно из ее писем к нему: «Ты не понимаешь Адама, который любил одну Еву. Я не понимаю Еву, которую любят все». Ей Он нужен был весь до дна, без остатка. Этим она всегда страшно пугала своих возлюбленных. Единственный мужчина, к кому Цветаева относилась иначе, это к Эфрону, своему Богом данному, как она считала, мужу.
— Много лет спустя дочь Марины Аля Эфрон писала Пастернаку: «В маминых записных книжках и черновых тетрадях множество о тебе: «Как она любила тебя и как долго — всю жизнь! Только папу и тебя она любила, не разлюбливая».
— Ее порывы бескомпромиссны, наотмашь. Мне самой такая любовь кажется слишком мучительной, разрушительной. Я за гармонию чувств. Но играть подобную страсть на сцене нравится. Есть тут место и актерскому темпераменту, и ярким чувствам, и полутонам. Моя профессия предполагает выход за границы обыденного. Вне сцены же не люблю, чтобы моя жизнь выходила за определенные рамки. Не терплю никаких разборок, эксцентрики. Порядочность, доброжелательность, исполнительность, ответственность — вот что ценю в людях и сама стараюсь соответствовать.
— Как думаете, будет этот поэтический спектакль востребован молодым зрителем, книг не жалующим?
— Знаете, потеря того интереса к литературе, что отличал поколения наших родителей и бабушек с дедушками, — явление временное.
Все в жизни возвращается на круги своя. Когда-то, например, модно было сибаритствовать. Курить. Сейчас курение чаще воспринимается как дурная привычка, атавизм. А модно вести здоровый образ жизни, ходить в театры, обсуждать литературные новинки. Вот и хорошая поэзия, на мой взгляд, остается источником энергии и в творчестве, и в жизни в целом. К слову, мой партнер по спектаклю «1926» Анатолий Белый — настоящий стихоман! Многих авторов знает наизусть, может цитировать их часами. Создал свой проект «Кинопоэзия», снимая малоформатные фильмы на поэтические тексты.
— С Белым вы снялись и в прошедшем недавно по ТВ сериале «Ворона». Не могу сказать ничего плохого о работе актеров, но сам фильм, уж простите, впечатления не произвел. Тема показалась избитой, характеры — плохо прописанными... Неужели вам было интересно играть это?
— Конечно! Рискну сказать: работать над ролью следователя Воронцовой было не менее интересно, чем над образом Анны Карениной. Там есть что играть, и я очень благодарна Валерию Тодоровскому за эту роль. Вы первая, от кого слышу, что «Ворона» — плохое кино. Большинство откликов положительные.
— А чье мнение о ваших работах в театре и кино для вас важно?
— Коллег. Педагогов по театральному институту. Родителей. Кому-то из них что-то может нравиться, кому-то нет. Это нормально. Никогда не обижаюсь на критику. Если зависеть от всех мнений, можно и потерять себя в профессии.
— Вы упомянули фильм «Анна Каренина. История Вронского». Каково это вообще — браться за роль, которую до вас играли самые великие актрисы мира?
— О роли Анны я мечтала много лет. Сложилось собственное ее видение. И когда судьба предоставила такую возможность, я не просто в очередной раз перечитала роман, а засела за доскональное его изучение. Лев Додин, главный режиссер Малого драматического театра Петербурга, где я служу, научил нас, актеров, вычленять из текстов самое важное, не упуская ни единого нюанса. Да, роль Карениной сложная, эмоционально очень насыщенная. Но — захватывающая!
— Какие-то новые роли из классической литературы вы планируете на себя примерить?
— Бог даст, сыграем весной в МДТ премьеру по роману Достоевского «Братья Карамазовы» в постановке Льва Абрамовича. Ближе к лету начнутся репетиции «Дяди Вани» в Театре наций в Москве. Мне нравится играть классику. А еще было бы очень интересно попробовать себя в роли какой-нибудь античной героини.
— А чем порадуете кинозрителей?
— В кино, как и в телепроектах, участвую сейчас мало из-за загруженности на сцене, где чувствую себя гораздо комфортнее, чем перед камерой. Ведь спектакль (любой!) живет не один год, меняясь, обрастая смыслами. Мне это ближе, чем просто сняться, выпустить картину на экраны, и — все, ничего уже не изменить. Максим (муж Боярской актер Максим Матвеев. — «Труд») много снимается, картины у него одна интереснее другой, чему я очень рада! А сама я, снимаясь раз в год-полтора, вполне удовлетворяю тем свои киноамбиции.
— Говорят, отечественная киноиндустрия сейчас на подъеме. Согласны с этим?
— То, что интерес к своим фильмам в нашей стране вырос, несомненно. Их выходит сегодня так много, что за всеми и не уследишь. Это и хорошо, и плохо. Плохо, потому что мельчают сюжеты, качество работы. Зато появилось немало молодых и талантливых авторов, режиссеров. Правда, их, таких смелых, редко пускают на центральные каналы, где все гораздо более традиционно и уныло. Но мне кажется, что это вопрос времени. Есть зрительский интерес, и с этим невозможно не считаться.
— Наш знаменитый Д’Артаньян, а по совместительству ваш отец Михаил Боярский считает, что все дело — в отсутствии цензуры в культуре вообще и в кинематографе, в театре в частности. Отсюда выход к зрителю массы некондиционной продукции.
— На цензуру наши с папой точки зрения расходятся. Я против нее. Цензура в принципе ужасное явление. Тем более в творчестве, где все так индивидуально. Художник имеет право на свой взгляд. Другое дело: если ставишь классику, то либо ставь по классическим канонам, либо, намешав туда всего и вся, пиши в афише «по мотивам», чтобы не морочить зрителям голову. Мы с отцом и по другим вопросам, случается, спорим. Что не мешает уважать мнение друг друга. Никогда не конфликтуем. Как, собственно, и должно быть у интеллигентных людей.
— Поздравляя вас с новорожденным, не могу не спросить, откуда берутся эти регулярные слухи о вашем «скором разводе» с мужем (и актером) Максимом Матвеевым? Не ваша ли закрытость в том, что касается личной жизни, тому причиной?
— Слухи в принципе никогда не комментирую. Что касается личной жизни... Мне вполне достаточно того, что у меня публичная профессия. А личное пространство должно быть только «для личного пользования». В нем то, что должны знать лишь я и мои близкие!