Разговор с наместником Сретенского монастыря архимандритом Тихоном, чья книга «Несвятые святые» бьет рекорды читательской популярности
Это действительно так: книга, написанная отцом Тихоном (в миру Георгием Александровичем Шевкуновым), разошлась несколькими тиражами — свыше 1,2 млн экземпляров. И продолжает читаться без всяких директив и рекламной раскрутки. Это странно: просто истории из жизни верующих, без закрученных сюжетов и энергичного утверждения добра над злом. А оторваться трудно, да и после прочтения долго носишь в себе какое-то виноватое вопросительное чувство: а правильно ли устроена твоя жизнь, не разменял ли ты на медные медяки что-то действительно важное и дорогое? С этим я отправился к отцу Тихону в его обитель.
— Вы знаете песню Бориса Гребенщикова «Сокол»?
— Нет, не слышал. Я не очень знаком с сегодняшней эстрадой.
— Ну, это не совсем эстрада, скорее, художественный пример того, как трудно искать себя, свою душу... Так вот, вы можете различить, когда человек искренен в таком поиске, а когда, пусть и талантливо, всего лишь имитирует процесс?
— Не совсем понимаю, зачем это надо имитировать. Был такой христианский апологет Тертуллиан, который однажды сказал, что каждая душа по природе своей христианка. Просто люди об этом забывают или не желают задуматься над главным, оставляя себя суете. Но эти вопросы: откуда мы, зачем мы, какова цель человеческой жизни — как их характеризовал Достоевский, «проклятые вопросы» — они все равно встают перед человеком. Как сказано в Апокалипсисе? «Стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним, а он со Мною...» Цель сокровенная, многими не осознанная, в том и состоит, чтобы встретить Бога, открыть себя для Него.
— Но у нас сегодня возник целый класс людей, которые не столько ищут себя, сколько стремятся к ритуалу, к форме, не вникая в содержание. В народе их еще называют «подсвечниками».
— Ну, это на самом деле не столь прямолинейная вещь... Я не стал бы их жестко судить. Потому что знаю по опыту самого разного общения: порой человек формально подходит к вере по той лишь причине, что пока не дорос духовно до ее сути. Пока. И эта его попытка следовать обряду встречает высокомерное и насмешливое отношение — почему? Это движение к Богу, пусть и неуклюжее порой, разве достойно осуждения? Даже формально переступая порог храма, человек переступает через стереотипы, страхи свои, сомнения. А потом: человеку свойственно меняться. Посмотрите на современников Христа. Матфей — вчера был мытарем, сборщиком налогов, а сегодня апостол. А Петр и Андрей? Неграмотные рыбаки, а через несколько лет — великие апостолы!
— Отец Тихон, вы человек не старый и даже не пожилой...
— Как сказать, все же 55 лет.
— Ну, это позволяет вам наглядно сравнить две эпохи: советскую и нынешнюю. На ваш взгляд, когда было легче сохранить душу — тогда или теперь?
— Сложный вопрос. Многое было легче тогда, все было для христианина определеннее: вот свои — вот чужие. Сейчас нет таких гонений, но теперь иные испытания и соблазны. Для тех, кто ищет веру, укрепляется в ней, в помощь сегодня есть множество книг, храмы, священники, возрастающая христианская община. Но надо сказать и о другом: общество советское в чем-то было намного здоровее нынешнего. При всей порочности коммунистической идеологии в русском обществе — будь то крестьянство, городские слои, интеллигенция — существовали устои, принятые и оберегаемые если не всеми, то большинством. Жертвенная любовь к Родине, порядочность, доброта, предпочтение ближнего, а не себя самого — к этим ориентирам стремились. Да и зло называлось своими именами: воровство, предательство, эгоизм...
Сейчас такой определенности нет, многое сместилось. Изощренно воруешь, преуспел в стяжательстве — молодец, прохиндей, но успешный. Взял от жизни все — здесь и сейчас. Под этим лозунгом выросло целое поколение... Ложные герои, ложные ориентиры — это огромная опасность. Посмотрите, с какой яростью либеральное сообщество отстаивает своих кумиров-разрушителей. Их возводят на пьедестал, даже если они занимаются откровенной гнусью: организуют оргию в музее, кощунствуют в храме, устраивают безумные развлечения с морожеными курицами. Но идет внушение, промывание мозгов: вот они, герои вашего времени, образцы для подражания, и других героев у вас быть не должно. Вот что внушают.
— А вообще человек по мере познания законов природы, развития науки и техники становится лучше или хуже?
— Могу только ответить словами Экклезиаста: «Что было, то и будет... и нет ничего нового под солнцем». Человек остается человеком. В Священном писании сказано, что под гнетом зла люди когда-нибудь придут к грани самоуничтожения и перейдут эту грань. Но когда — никто не знает. Мы, священники, часто видим, как умного, мужественного, яркого человека болезнь ломает — он становится капризным, мстительным, эгоистичным, это как минимум. Вот так и человечество подойдет к черте, когда болезни сделают жизнь на земле невыносимой.
— Но еще не вечер? Или уже налицо роковые приметы вроде отказа от основополагающих общественных институтов — от той же нормальной, традиционной семьи, как это недавно произошло во Франции?
— Признаки деградации то накапливаются, то гаснут. Подобных эксцессов в истории предостаточно. Так же, как человек знает, что умрет, но не ведает когда, так и человечество в неведении о своем последнем сроке.
А что касается Франции, то при всем абсурде случившегося и там совсем не мало здоровых сил. Я недавно был в Париже, представлял свою книгу, вышедшую на французском. И стал свидетелем колоссальных демонстраций. Вот у нас, скажите, кто-нибудь знает, что численность демонстрантов против однополых браков составила 1,7 миллиона человек? Вы представляете, что это такое? У нас сообщали: «многотысячные манифестации...» Но многотысячные — это 20 тысяч. А здесь просто грандиозное зрелище. Демонстрацию, официально разрешенную в Париже, разгоняли слезоточивым газом. Есть фото, где люди — и молодые, и пожилые, и даже дети — поражены газом, в слезах. И кто об этом знает? Если бы в Москве на Болотной применили такое, представляете, сколько было бы шуму в мире. Но это к слову... А главное вот в чем. Это тот самый случай, когда деградация семьи, устоев общества видится огромному числу граждан недопустимой.
В своем выступлении я даже попросил у французов прощения: признался, что был склонен считать французов бесхребетно толерантными, безразличными ко всему, что с ними делают. Но это, оказывается, не так.
И, кстати, спросим себя честно: а у нас в Москве, прими (избави Бог!) парламент подобный людоедский закон, вышли бы такие огромные толпы на улицу?
— При всех наших проблемах можно сказать, что сегодня Русская православная церковь переживает золотой век — если иметь в виду строительство храмов, умножение паствы, отношения с властью. И в то же время активность церкви встречается частью общества настороженно и даже в штыки. С чем это связано?
— Скажу вам по секрету: для церкви золотой век — всегда. И во времена гонений, и во времена покоя. Ведь что такое церковь? Это жизнь людей, соединенных с Богом, и Бога. Когда новомученики российские принимали смерть за Христа, разве это не было золотым веком? А что касается противодействия, так это нормально, поскольку оно рождено действием. И потом, кому-то церковь не нравится, кто-то не готов пока ее воспринимать близко к душе, где-то, и нередко, и мы себя неправильно ведем, такое тоже встречается...
— По-моему, не всем по душе та, извините за слово, нахрапистость, с какой церковь наверстывает упущенное за годы советской власти.
Поясню: мой дед, крестьянин из Рязанской губернии, сосланный в Казахстан, десятилетиями молился в бараке. И маму мою уже в
— Все, что делается напоказ, или, как вы высказались, с «нахрапистостью», не может не раздражать. Но когда нам теперь по закону передают когда-то отобранные, порушенные храмы — нахрапистость ли это? Программа по строительству двухсот храмов в Москве, где их количество на душу населения является, как это ни парадоксально, самым низким показателем в России — это тоже нахрапистость?
На что стоило бы обратить внимание: те, кто рады новому храму, об этом молчат, а те, кто против его строительства или восстановления, громко протестуют. Так создается зачастую превратное мнение.
— Хочу вернуться к вашей книге. Мне кажется, главная причина ее успеха у читателей — в тональности. Там столько плавности, отзывчивости, доброты. Мир в деталях вроде бы узнаваем, но ведь действительность наша куда жестче и злее. Не опасаетесь ли вы дезориентировать читателя, особенно молодого?
— Что хотите со мной делайте, но жизнь церкви такова, как я ее показал: она бесконечно добра. Очень доверительна, искренна, личностна, потому что это — жизнь с Богом. А все другое (а есть, конечно же, и другое) — это все случайные черты! Как там у Блока: «Сотри случайные черты — и ты увидишь: мир прекрасен...» Да, нас часто принуждают жить случайными чертами, но мы с вами сегодня и говорим о том, как жить подлинным, а не случайным, не правда ли?
— Яркий персонаж в «Несвятых святых» отец Иоанн называет годы в ГУЛАГе лучшими в своей жизни, так как он там был «ближе всего к Христу». Но ощущения героев Солженицына или Шаламова совсем иные... Кому, из них, по-вашему, скорее поверит народ?
— Не могу отвечать за весь народ. А для отца Иоанна это действительно было открытие Бога — при всем страшном, что перенес он в лагере. Его пытали, изломали ему все пальцы. Издевались: поп, интеллигент — мишень для насмешек... Но Бог был с ним, рядом — и ради этого открытия Иоанн оказался готов претерпеть все. У человека в тяжких обстоятельствах открывается ощущение внутренней свободы. Вот и Солженицын открыл для себя огромный внутренний мир именно в ГУЛАГе. Так что не вижу здесь особых поводов для их противопоставления.
— А вам, отец Тихон, знакомы сомнения — хотя бы порой?
— Скорее я назвал бы эти чувства не сомнениями, а малодушием. Вот оно иногда присутствует, признаю.
— И какие рецепты по его преодолению?
— Только один: упование на Бога, доверие к Нему. Для меня это единственное и самое действенное средство. Конечно, я его никому не навязываю, но знаю: Господь выведет и приведет куда надо, даже если все подталкивает вокруг к поражению, унынию и отчаянию. На этом пути очень многое открывается человеку, иногда очень простое, но неожиданное. Жизнь ведь дана не только для познания окружающего мира, но и для того, чтобы познакомиться с самим собой. Иногда люди проживают всю жизнь, а этого важного знакомства так и не заводят. А жаль: очень полезное знакомство!