Бакур Бакурадзе: «Европейцам очень сложно смотреть русское кино»

В отличие от Андрея Звягинцева другой наш участник каннской программы «Особый взгляд», Бакур Бакурадзе, приза не получил

Хотя его фильм представляет собой редкое для отечественных режиссеров обращение к реальному укладу жизни в провинции.

— Вы разрушаете стереотип российской глубинки: глядя из столицы, представляется, что люди там сплошь спиваются, а ваши герои изо дня в день работают на чистой и опрятной свиноферме.

— На самом деле в российских деревнях основное население гораздо употреблять алкоголь, и жизнь у них нездоровая. Но есть люди, которые бросают пить и начинают созидать. Таких людей я встретил немало. Можно, конечно, показывать в фильме отрицательные стороны, рассчитывая на то, что это повлияет на людей и они изменят образ жизни. Или, наоборот, показывать благополучие, идиллию. Но я показываю человека, у которого свое хозяйство, свой кусок хлеба, он тянет семью. У людей не должно возникнуть мысли, что так не бывает. Бывает!

— Как вы искали исполнителей?

— Я искал долго, и среди актеров, и среди обычных людей. Нужна была органика. Очень много людей, снявшихся в картине, — из одной деревни, из одного пространства. Главный герой жил неподалеку от тех мест, в Белоруссии, у него там свое хозяйство, он тоже из этого теста. С исполнителями мы много говорили о сценарии, персонажах. Прежде чем снимать, я изучил это место, атмосферу. Иногда эти люди сами подсказывали какие-то вещи из жизни.

— Как полагаете, почему в России столь немногие авторы берутся снимать кино о подлинной жизни в провинции?

— Сложный вопрос, я и сам его себе задаю. В русской традиции — иносказательность и тяга к сказкам. Для меня же важен взгляд со стороны внутрь человека. Очень редко бывает так, чтобы мы общались с кем-то и человек нам полностью раскрылся. Люди облекают себя в стереотипы поведения, прячут свою проблему, и она висит, как груз. Для меня как для режиссера важно посмотреть, что там у человека внутри, чтобы он раскрылся. Возможно, в этом и кроется ответ на вопрос, что реалистично, а что нет. Одно дело, когда ты придумываешь сюжет, а другое дело, когда его начинает диктовать себе сам человек и его проблема.

— В Канны вас пригласили уже со второй картиной подряд (прежде здесь был «Шультес»), потому что европейцам интересно то, о чем вы говорите?

— Может быть, хотя с «Охотника» люди, видел, уходили. Вообще европейцам, по-моему, очень сложно смотреть русское кино. Если оно только не какое-то сильно оригинальное типа Тарковского или Сокурова. Даже если вспомнить Германа: дело не в том, как его принимали или не принимали в Каннах, а в том, что его, насколько я знаю, на Западе редко смотрят. Знают, что есть такой великий российский режиссер, но фильмы воспринимают с трудом.

— А на какой прием надеетесь у российского зрителя?

— У «Шультеса» был очень ограниченный прокат, всего три копии, но я знаю, что фильм смотрят, показывают на кабельных каналах, скачивают из интернета. «Охотник» — более сложный фильм. Но надеюсь, его посмотрят. Закончили мы картину совсем недавно, едва успели к Каннскому фестивалю.