Виктор Попков и Павел Никонов: столпы «сурового стиля» в московских музеях
Выставка Виктора Попкова (1932-1974) в Третьяковской галерее, вводя публику в новое здания музея, сразу дала понять: для галереи творчество современников — в одном ряду с классиками. Традиция эта идет от самого Павла Михайловича Третьякова. Коллекционер и меценат, создавший первый общедоступный музей национального искусства, питал живой интерес к художникам своей эпохи, к развитию творческой мысли. И хотя теперь Третьяковка хранит экспонаты за тысячу лет, к искусству современному там отношение по-прежнему трепетное.
Ушедший полвека назад Виктор Попков мог бы и сегодня жить среди нас. Продолжает работать его друг и ровесник Павел Никонов, недавно открывший выставку совместно с выпускниками и студентами Суриковского института. Проект Российской академии художеств «Право на ошибку» приурочен к 30-летию живописной мастерской, в которой преподавали мэтры «сурового стиля» Павел Никонов и покойный Николай Андронов.
Из названия ясно, что творчество — не прямая дорога, а тернистый путь. Без ошибок нет познания истины, а процесс поиска нередко важнее результата. О том же говорит и показ наследия Попкова, многообразного, полного вопросов и сомнений. Поэтому так интересно сегодня смотреть картины мастера, в молодости обретшего успех, но не желавшего его законсервировать.
И Попков, и Никонов считаются крупнейшими фигурами в отечественной живописи XХ века. Со времен хрестоматийных ныне «Геологов» Никонова и «Строителей Братска» Попкова оба сыграли ключевую роль в формировании нового языка в искусстве, в отходе от канонов соцреализма. В их картинах позднего периода сильнее экспрессия. Так, у Никонова широкие свободные мазки создают многослойную живописную поверхность, а темный колорит подчеркивает ощущение драматизма.
Важное место в их творчестве заняла тема русской деревни. По словам Никонова, он видит ее и в трагическом, и в героическом свете: вытесняемая городом, она вымирает, но навсегда вживлена в русский характер. Очень остро передал судьбу народа через образы сельских жителей Виктор Попков. В цикле «Мезенские вдовы» он запечатлел женщин, вынесших после войны на своих плечах разруху, но сохранивших верность и погибшим любимым, и традициям. Попков глубоко выразил трагедию гибнущей деревни, встав в этой теме в один ряд с писателями-деревенщиками.
Не стремясь остаться символом оттепели, каждый из этих художников стал фигурой знаковой. Но если путь Никонова оказался долгим, то Попков, застреленный в 1974-м инкассатором в центре Москвы, очень рано ушел в историю. Итак, «Строители Братска». Группа рабочих у края холста, будто на сцене, на почти черном фоне с «подсветкой» лиц. Лаконичная композиция сделала молодого автора знаменитым. Если провести параллель с кинематографом, то Попков, отразив важную в официальной культуре тему ударных строек, невольно заработал индульгенцию — право выбирать сюжеты по велению души. Примерно так было с актерами: сыграл Павку Корчагина — теперь можно и Гамлета! Но в советском арт-пантеоне «Строители Братска» — полотно не проходное, оно среди главных.
После смертельного ранения Попкова на улице Горького не все поверили в нелепую, нетрезвую случайность. В стремлении заглушить слухи через год после его гибели художнику присудили Госпремию, хотя при жизни проблем с цензурой лауреату хватало. Чего стоит реплика министра культуры Фурцевой о картине «Двое»: порнография! А на холсте всего-то мужчина и женщина, лежащие в траве, причем порознь. И даже такой сюжет претил пуританским штампам совкультуры. Даром что картину отметили на молодежной биеннале в Париже.
Характерен и пример с полотном «Бригада отдыхает» — кто читает, кто дремлет, а в центре группа играющих в шахматы. Сделать работяг шахматистами заставили в Союзе художников: домино бросило бы тень на советских тружеников!
... Отец Попкова работал на заводе в Мытищах, откуда ушел на фронт в 1941-м и погиб. Мать выбивалась из сил, поднимая четверых. Но именно она отвела Виктора в художественную школу. И при всем обилии впечатлений от мирового искусства (а ездить за рубеж он начал еще в 50-х), при желании вести диалог с Веласкесом или Курбе у Попкова отчетливо звучит народная нота. И проступает способность разглядеть незащищенность и силу этих людей, их органичное слия-ние с природой.
Работы этого неутомимого труженика трудно собрать воедино: они разбросаны по городам, музеям и частным коллекциям, многие хранит Третьяковка. Главная же интрига нынешней выставки: а как бы Попков работал дальше, не оборвись его жизнь в 42 года? Ясно, что смог бы выразить и метания в эпоху безвременья, которое уже наступало, отравляя «полеты во сне и наяву», а может, и наступление новой постперестроечной эры:
Трагический финал Попкова оттеняет возникшая в его творчестве 70-х тема Пушкина. Отзвуки философских исканий и «надмирного» взгляда соединились в простом, казалось бы, мотиве самой последней работы. Ссыльный поэт стоит вполоборота к нам на крыльце, глядя вдаль, где «в багрец и золото одетые леса». Попков и сам примерял сюртук, пока писал картину, так что это он в облике Пушкина вышел под осенние дожди. После гибели на мольберте в его мастерской осталось именно это полотно...
Неверно было бы назвать Наталью Нестерову (1944-2022) прямой последовательницей Попкова, но влияние его исканий ощутимо. Одна из ведущих в поколении «семидесятников», художница быстро вышла из рамок реализма. Когда вы смотрите на ее «отдыхающих», нетрудно заметить и соответствие реальным ситуациям, и выход в пространство притчи, порой гротеска. Теперь уже классикой стали ее композиции, где высмеян канон соцреалистической сюжетной картины. То героические, то идиллические сцены труда и отдыха она заменила аллюзией заколдованного царства, погруженного в оцепенение или абсурдную маету.
С годами в ее живописи появились религиозные мотивы, но и они подобны сценам загадочного маскарада, где нарушены привычные каноны. Сегодня Наталья Нестерова, безусловно, классик, а ведь начиналось все с незамысловатой картины «Геологи» — дипломной работы в Суриковке.
P.S. Третьяковка устроила большую ретроспективу к юбилею художницы, который, увы, отмечен уже без нее. Параллельно здесь развернута персональная выставка Франциско Инфанте, московского автора с испанскими корнями, тоже по случаю недавнего 80-летия. Эти два творца совершенно не похожи, Инфанте увлечен геометрией и красотой природы, он главный кинетист русского искусства и оперирует чаще фотокамерой, нежели кистью. Однако коллег роднит нестандартный, полный исканий подход к искусству. И это сближает их с поколением старше, тоже искавшим свой собственный путь и неповторимый язык.