35 лет назад в Баку были введены войска в связи с беспорядками в ходе армяно-азербайджанского конфликта
Накануне инаугурации Трампа «эксперты» всевозможных круглых столов и ток-шоу спорят на все лады о том, что ждет человечество в ближайшем будущем, а что — в отдаленном. Говорят с напором, будто изрекают истины. Какое раздолье, ведь никто с них за эти слова не спросит, не скажет ай-ай-ай ни через годы, ни через месяц, не вспомнит, кто что предрекал и чем пугал. И вдруг среди экспертного ража проскальзывает дата, ставшая исторической: 35 лет назад в Баку были введены войска в связи со случившимися там беспорядками в ходе армяно-азербайджанского конфликта.
Было 24 января 1990 года. Я, собкор «Комсомолки» по Башкирии и Оренбуржью, в тот день оказалась в Москве. И получила задание отправиться в представительства Армении и Азербайджана, сделать оттуда репортаж.
Пока ехала, вспоминала недавние события. Как полгода назад в журналистской поездке по Индии в автобусе неожиданно сцепились мои коллеги — азербайджанка Тамила и армянка Анаит. Тамилу попросили поделиться своим видением ситуации — и пошло-поехало. Слов никто не выбирал, флер интеллигентности с обеих быстро слетел, и вот уже разгоряченная Тамила призвала в судьи Всевышнего: он, мол, обрушил землетрясение на Спитак и Ленинакан не просто так, 25 тысяч погибших — это за стремление увести Нагорный Карабах из Азербайджана...
И как месяц спустя мне напомнили про Спитак... восточные немцы. Я приехала навестить мужа, работавшего тогда на физфаке Лейпцигского университета, и там познакомилась с отцом Федором Повным, настоятелем известного на всю Европу храма — памятника Русской славы, возведенного в 1912-1913 годах в честь столетия Битвы народов. После экскурса в историю Наполеоновских войн Федор Петрович открывает вдруг своим ключом церковный жертвенник и прямо при мне вываливает в большущий мешок деньги, пожертвованные немцами пострадавшим в землетрясении людям. Туго набитый мешок восточногерманских марок...
И как я рассказываю об этом мужу и его коллеге, профессору Унгеру. А те мне — про политическую активность юной Ангелы Меркель, коллеги-химика, которая толком не бывает на работе, а только шастает по митингам. Кто бы тогда мог подумать, что всего-то через пару месяцев Берлинская стена падет и осторожный Унгер пешком уйдет к своей семье, из ГДР в ФРГ?! А Меркель станет канцлером объединенной Германии?!
И вот я в представительстве Азербайджана. Все чинно, как в музее. Сладкие улыбки, чай, перстень на мизинце мужской руки, словно кадр из «Бриллиантовой руки».
А представительство Армении будто на осадном положении. Коридоры ломятся от беженцев. Бегают по этажам дети, женщины в домашних халатах и тапках, мужчины стоят кучками. Я слушаю истории, записываю на диктофон. Вдруг подходит некто в шелковом белом кашне. Грубовато спрашивает, по какому праву все выведываю. Я показываю удостоверение. Вдруг он зычно кричит: «Знаете, какая у нее фамилия?! Она азербайджанка подосланная!» И выбивает «корочки» из моей руки. «Надо же, — слышу в свой адрес женский голос, — а мы ей тут рассказываем. Я-то думала, она русская!»
Военный берет меня под руку и ведет к выходу. «Что вы, — говорит, — разве можно с такой фамилией сюда соваться? Порвут!»
Это дальнее эхо событий, о которых генерал Лебедь, тот, что «упал — отжался», прошедший Афганистан, потом напишет в своей книге «За державу обидно»: «Там я впервые после Афганистана увидел сожженные грузовики и автобусы, сгоревшие дома, побелевшие от пережитого ужаса волосы и глаза, глаза... Тогда же пахнуло нечеловеческой жестокостью».
Где сейчас Армения и где Азербайджан? Не по протоколу, а в смысле человеческого измерения? Взаимные обиды и нападки. Где те сердобольные немцы и мудрая, как думалось, канцлерин?
Нет, нам не дано предугадать.