Двадцать пять лет назад, в конце ноября 1982 года, умер писатель Юрий Павлович Казаков. В середине прошлого века он совершил чудо: его маленькие рассказы вернули к жизни замороженную, окостеневшую от страха и штампов советскую литературу. Казаков в своих ладонях отогрел русское слово. Отечественная словесность ощутила свои корни, свое первородство, в ней заговорило сердце, она вернулась к Тургеневу, Чехову, Бунину, вернулась домой...
Несколько дней назад в Абрамцево средь бела дня сгорел дом Юрия Казакова. Пожарные констатировали поджог и предположили, что кто-то подобрался к дому со стороны леса (а до него тут рукой подать), облил деревянные стены бензином или бросил в окно кабинета бутылку с горючей смесью. Деревянный дом, четверть века сберегавшийся вдовой и сыном писателя, сгорел быстрее, чем восковая свеча.
В тот же горестный вечер я беседовал с Тамарой Михайловной, вдовой писателя, пытался хоть как-то утешить. Вот что она рассказала:
- Юра купил этот дом в 1968 году, 15 апреля. Вот сорок лет было бы скоро, как мы живем там. 20 октября я с сыном Алешей приехала в Абрамцево и заболела, "скорую" даже вызывали. На две недели мне прописали постельный режим. Но лежать я не умею. Было еще довольно тепло, и Алеша вымыл окна, а я перестирала и перегладила занавески. Думаю: скоро в Литинституте будет конференция, посвященная Юре, и вдруг люди захотят посетить Абрамцево, поклониться Юриному дому. И мы все прибрали. Сейчас вспоминаю "Прощание с Матерой" Валентина Распутина - помните, как там старуха избу свою обряжала перед тем, как в деревню пожогщики пришли?..
- Когда мы уезжали, - продолжает Тамара Михайловна, - в доме оставался наш друг, человек в силу своей профессии и характера крайне аккуратный, внимательный. Утром он к одиннадцати отправился на работу в музей-заповедник "Абрамцево", а где-то после полудня мне позвонила работница соседней дачи: "Ваш дом горит как свечка!" Я не сомневаюсь, что это поджог. Кто-то решил, что такие бедные люди, как мы с сыном, не должны иметь такой участок. Но мы им всем, кстати, и не владеем. Еще в середине девяностых годов, видя, что вокруг происходит, мы решили передать большую часть участка в дар Троице-Сергиевой лавре. Сейчас наши родственники поехали в Абрамцево. Может, им удастся найти металлическую кроватку - в ней рос Юра, а потом наш сын Алеша. Может, крестик найдут - там была крестильная рубашка Юры, которую свято хранила его мама, Устинья Андреевна...
Сказать, что этот поджог варварство - ничего не сказать. Для русской литературы дом Казакова был узловой станцией, сердечным центром. Сюда к Юрию Павловичу приходили поэты, философы, ученые, старцы из недалекой отсюда Троице-Сер-гиевой лавры. Здесь Казаков написал свои последние шедевры "Свечечку" и "Во сне ты горько плакал", и одним из главных героев этих рассказов был сам этот дом. Сюда все эти годы стремились приехать друзья и читатели Казакова - только чтобы постоять на крыльце, подышать воздухом этого дивного и таинственного места.
Казаков и его дом, поставленный в глухом углу дачного поселка Академии наук, были неотделимы. Писатель Виктор Лихоносов вспоминает: "В детстве у Юры не было на Арбате даже двора, и потому он так вцепился в огороженный абрамцевский лес, в усадьбу свою, жил там месяцами и приглашал всех к себе: "...у меня даже в баньке, старичок, можно писать "Войну и мир".
В те дни, когда шесть лет назад я гостил в доме Казакова, стояла июльская жара, но близкий лес и старые стены хранили спасительную тень. Было огромным наслаждением просто бродить по уютным комнатам, скрипеть прохладными половицами, благоговейно касаться сутулого шкафа, кресла с гнутыми подлокотниками, потускневшей глади письменного стола, того самого, за которым работал Юрий Павлович. Касаться и вспоминать строки из "Свечечки". Даже, может, и не строки, а эту неповторимую казаковскую интонацию, эти нежные слова, обращенные к сыну Алеше: "Ты не думай, малыш, что дома и вещи, сделанные человеком, ничего не знают и не помнят, что они не живут, не радуются, не играют в восторге или не плачут от горя..."
А в старом серванте тускло мерцали чашки, и среди них та самая, из "Свечечки", помните? "...И в буфете звякнет любимая тобой прежде чашка, и часы особенно звонко пробьют счастливый миг, и дом откроется перед тобою".
Всего один день и одну ночь жил я в доме Юрия Павловича. Отчего же он был так дорог мне, отчего мне сейчас до слез его жаль? А верно оттого, что, хоть я и был в нем недолго, но он-то во мне жил многие годы - с тех пор, как, попав на лейтенантские курсы, я обнаружил в библиотеке воинской части казаковский том "Поедемьте в Лопшеньгу" и таскал его в своей новенькой командирской сумке полтора месяца. Почти все рассказы в книге мне были знакомы со школы, и достаточно было заглянуть на любую страницу, выхватить глазами лишь несколько строк - и я тут же отлетал из казармы домой, к маме...
Вот так, незаметно и тихо, мой дом и дом Казакова слились в моей душе. И знаю, что так было у многих читателей Казакова - они и не мечтали побывать в Абрамцеве, но их таинственно согревала мысль, что где-то на радонежской святой земле стоит этот дощатый милый дом и светит по вечерам желтыми окошками.
Казаков многое открыл своим современникам: русский Север, русскую деревню (с его рассказов и началась деревенская проза), но, возможно, самое главное его художественное открытие - Дом. Он впервые после Л.Толстого вернул в нашу литературу тему Отчего Дома как сокровенного космоса русской души, как спасительного острова.
Сейчас мы вновь берем с полки "Войну и мир" - перечитывать некогда, но хотя бы перелистать, нырнуть на несколько минут в атмосферу дома Ростовых. Телевидение ставит это себе в заслугу - вот прошел новый, сделанный где-то за границей, сериал по "Войне и миру", вот был повтор непревзойденного шедевра Сергея Бондарчука... Но все это внешние поводы, а истина-то в том, что мы просто устали шагать по духовному бездорожью.
Нынешней литературной тусовке это может показаться возмутительным, но именно он, Юрий Казаков, умерший на закате брежневской эпохи, открывается теперь как самый современный писатель, самый чуткий к тому, что происходит с нами. Его прозой и сегодня выговаривается Россия - та притихшая и измученная страна, до которой нет дела "элите". Но вопросы Казакова - это вопросы не к власти, это вопрошания к Богу. Последние казаковские рассказы написаны на краю трагического разлома русского бытия. Будто он вырвался вперед и забрел с фонариком в чащу, где еще никто не бывал, ужаснулся и бросился назад, к освещенным окнам большого дома...
Гибель абрамцевского дома Казакова - это, безусловно, знамение. Еще один образ того, как хрупка и уязвима Россия. Она вовсе не каменный рыцарский замок, а деревянный дом, большой странноприимный дом, в котором сейчас беззаботно распахнуты все двери.
Перед тем как передать эту статью в редакцию, я еще раз позвонил Тамаре Михайловне:
- Я молюсь, чтобы открылся духовный смысл происшедшего. Нам недоступно это пока. Но, может быть, еще начнется что-то живое и новое. Вот сегодня уже десятки людей мне звонили и выражали горячее желание помочь в восстановлении дома... А пока монахи лавры хотят поставить около пепелища крест, а, даст Бог, и часовню в память великомученика Георгия - Юриного святого...