Традиционный обзор книжного рынка от «Труда»
Одного пристрастия делают слепым, у другого обостряют зрение. Что видно и в стихах язвительного француза, ныне безусловного классика, и в откровениях молодого светского льва, ставшего впоследствии бесогоном, и в виршах скромного московского филолога, пустившегося во все тяжкие и там, на дне стакана, черпающего вдохновение.
Поэт, журналист и критик не скрывает своей устойчивой тяги к веселящим напиткам. Когда-то свой сборник стихов он так и назвал: «Мы идем бухать бухло». В этой же не столь автобиографичной книге выбор в качестве главного героя пал на персонажа поэмы «Москва — Петушки» Веничку. Для Лесина это образ «настоящего маленького человека», который он выстроил из собственных статей по разным поводам, цитат коллег, инсценировок интервью с самим Ерофеевым и тяжких раздумий о том, как меняется в России цена на «пол-литра». К сборнику приложен авторский путеводитель по московским кабакам.
Во второй части афористичные портреты всякого рода маргиналов и «невезучих», не-обязательно алкоголиков. Тут Исаак Бабель, Владимир Высоцкий, король блатной песни Аркадий Северный. Есть личности совсем неожиданные: Эдгар По, маркиз де Сад и даже Владимир Ильич Ленин — не только вождь мировой революции, но и «хороший, товарищи, публицист, сейчас так не пишут. А зря». Каждому даны мимолетные, но меткие (уже в заголовках) характеристики. «Осторожнее с запоями!» — про Довлатова. Или «От слова на букву «Г» — про Юза Алешковского: то ли «гений», то ли та субстанция, что так часто возникает в текстах Алешковского.
Неподражаемый автор «Платформы» и «Покорности» начинал со стихов, к которым вернулся вновь. В книжке поэзия разных лет, подкрепленная манифестом «Оставаться живым» для молодых рифмоплетов. Там две ключевые заповеди: «сначала страдать», потом «бить по болевым точкам». Уэльбеку это удается! «Почувствуй света жизнь в крови, / В печенках, в ребрах! / Дыши внимательно, смакуй дыханья суть...» Есть лирика: «Раз этот мир покинуть суждено, / Пусть в этот миг ты будешь рядом, / Пусть будет мне разрешено / С тобою обменяться взглядом». Есть печаль: «Дорога съежилась до серого пространства». Или: «Я был неотделим от Бога / Давным-давно. Когда — забыл». Глубоко разочарованный в устройстве мироздания, он все же верит в Учителя, который «и поклон вершинам ясности святым, / И корень всей любви, и восприятья центр». А еще в себя: «Быть может, я сам проводник Бога, / Но это не вполне осознаю». Вроде бы действительно поэзия, но сыплется песком сквозь пальцы — посмотришь на ладонь, а там ничего, пусто.
Четвертая книга знаменитого нашего кинематографиста помимо дневниковых записей включает наметки сценариев, мысли о творчестве и судьбах Отечества. Армейский (1972-1973 гг.) дневник Никита Сергеевич долго не решался предать гласности. Вместе с Зорием Балаяном его тогда отправили в творческую спецкомандировку по следам отряда Григория Чубарова, устанавливавшего в Гражданскую войну советскую власть на Чукотке. Съемочная группа проехала от Петропавловска-Камчатского до Магадана, испытав на собственной шкуре быт аборигенов. «Переход был адским, — делится Михалков. — Вот она тундра — самое жесткое место, где живут люди».
Много крепких флотских выражений и соленых шуток, компенсируемых в завершающей части цитатами классиков от Ильина до немецкого мистика Ангелиуса Силезиуса: «Бояться Бога хорошо. Но еще лучше любить Его. Лучше же всего воскресить Его в себе». И собственными наблюдениями: «Русские могут перебить друг друга, защищая каждый своего еврея». Или: «Странно, но я никогда не слышал сочетания «американская культура». И тем не менее именно это отсутствие культуры правит миром».
P.S. Подробнее о книгах Никиты Сергеевича читайте в интервью с ним на с. 12 «Труда».