А еще он никогда не хвалился своими наградами. Но две "Ники" были предметом его гордости.
"Сегодня приглашений в кино все меньше и меньше, - говорил мне Михаил Андреевич в своем последнем интервью. - Это все крохи. В настоящее время я все-таки уже театральный актер". До последнего дня он играл Сорина в акунинской "Чайке" в "Школе современной пьесы".
- Михаил Андреевич как вы попали в кино?
- Боюсь, что эта история уже набила оскомину. В 30-е годы со всеми теми терзаниями и горестями, которые их сопровождали, очень большое внимание обращалось на художественную самодеятельность. При каждом крупном предприятии был свой кружок, где занимались танцами, пением, ставили спектакли. Был драмколлектив и при большом клубе "Мосторга". Я потихоньку пристрастился к нему и вообразил, что могу стать актером. Стал поступать в театральные учебные заведения. Меня не принимали. А я поступал. Два года подряд - в 1935-м и в 1936-м. И в результате поступил в Школу киноактера при киностудии "Мосфильм".
Помню "Мосфильм" 30-х годов - одно помещение, выходившее на сторону Москвы-реки, на Воробьевское шоссе, где потом понастроили правительственных домов, на роскошную березовую рощу. Впервые я пришел туда на кинопробы. Выглядело это так: "Повернитесь направо. Стойте прямо... " Как будто готовилось досье на нас.
Роль гимназиста в фильме Григория Рошаля "Семья Оппенгейм" (1938) - это, по сути, мое первое полноценное появление на экране. Кстати, там нас разделили на "плохих" и "хороших" юношей: Владимир Балашов попал в "хорошие", а я в "плохие". Моя внешность более подходила к "плохим".
Шлейф "отрицательных" героев тянулся за мной много лет. В знаменитой фантастико-приключенческой картине середины 50-х годов "Тайна двух океанов" зрители увидели меня в роли музыканта, сообщника японского шпиона. В этом же ряду ударная картина "Ловцы губок", где я был капитаном-капиталистом, который эксплуатировал водолазов, недодавал им даже кислород.
Но постепенно мне удалось освободиться от этой заданности. И у многих даже создалось впечатление, что я всегда играл и играю исключительно хороших людей.
- В чем обаяние картин прошлых лет? Дело же не только в ностальгии по молодости...
- Все-таки оценивать ленты тех лет надо с некоторой осторожностью. Мы же все сваливаем в одну кучу: "Вот раньше были картины - это да!" Да, были. Но были и другие: и не очень интересные, и плохо сделанные. Я уж не говорю о том, что происходили совершенно страшные вещи. Возьмите те же картины 30-х годов. В каждой из них присутствует злодей, засланный иностранной разведкой, который обязательно сделает какую-нибудь каверзу, порвет партбилет, как в пырьевской картине, которая так и называлась "Партийный билет". Или герасимовский "Комсомольск", где играл Георгий Жженов, которого вскоре арестовали. Фильм посвящен строителям нового города. Вроде - созидание, порыв молодости. Но и сюда пробрались диверсанты. Комсомолка Наташа Соловьева (Тамара Макарова) и молодой нанаец помогают уполномоченным НКВД задержать диверсанта (Виктор Кулаков) и его сообщников. Мы жили во "вражеском" окружении, поэтому в каждом, кто, не дай Бог, говорил по-английски или по-немецки, видели подозрительную личность. Но кино того времени не призывало к бессмысленной жестокости, не было той - в плохом смысле - преемственности, которую мы перетащили из американского кино. Когда стреляют направо и налево, бьют, отрывают головы. Вроде это дураковаляние. А на самом деле, по-моему, поселение в душах чувства вседозволенности.
Очень хвалят, предположим, картину "Брат-2". А у меня она вызывает возмущение. На протяжении всего действия человек убивает, убивает, убивает. Такие картины порождают фанатов, которые, сбившись в кучу "на почве" того же футбола, бьют тех, кто не с ними, да кого ни попадя.
Поэтому старое кино, такое, как "Молодая гвардия", "Девушка с характером", "Моя любовь", картины с Любовью Орловой, Валентиной Серовой, роммовская "Пышка", мы вспоминаем с ностальгией и говорим: "Да, было кино. А теперь - не то кино, не то... "
- У вас много эпизодических работ, и все равно они запомнились...
- Размер роли для меня не является определяющим моментом. Как пример назову картину Вадима Абдрашитова и Александра Миндадзе "Остановился поезд". В их фильме я играю стрелочника-башмачника. У меня всего две сцены. Но выньте этот эпизод - и картины, сюжет которой построен на расследовании происшествия, нет. Поэтому, если к любому эпизоду, который получаешь в кино или в театре, будешь относиться с пренебрежением, испортишь все здание, всю конструкцию. И серьез моего отношения к работе вне зависимости от ее объема однозначен.
В 1997 году я получил "Нику", которой невероятно горжусь, за роль второго плана в картине "Мужчина для молодой женщины". Считаю, что я актер второго плана. Но - хороший актер. И могу быть и первого.
- Какие годы самые памятные для вас?
- Годы насыщенной работы. Случалось, за год я снимался в шести картинах. Или, допустим, в четырех, и одна лучше другой: "Сказ про то, как царь Петр арапа женил" Александра Митты, "Последняя жертва" Петра Тодоровского, "Премия" Сергея Микаэляна, "Красное и черное" Сергея Герасимова...
- Роль-мечта - она осталась?
- Я не мечтаю сыграть короля Лира. Роль-мечта - это роль, хорошо выписанная, дающая повод и простор для фантазии, возможность появиться в новом качестве, в новой человеческой судьбе.
- Известна ваша любовь к поэзии. Когда-то вы первым исполнили цикл стихотворений Заболоцкого, долгие годы запрещенного у нас. А что вас связывало с Окуджавой?
- Давнее знакомство в Ленинграде в конце 50-х годов. С Булатом Шалвовичем меня познакомил ныне покойный мой друг режиссер Владимир Шредель. Позже были касательные пересечения, которые постепенно переросли в долгую дружбу. Потом мои дети - дочь и зять - дружили с ним.
Я присутствовал на одном из первых публичных концертов Булата в Доме кино, который тогда находился в помещении Театра киноактера. Булат вышел со своими песнями в "устном журнале". Спел "Бумажного солдатика", "Леньку Королева", "Песенку о солдатских сапогах"... В зале нашлись люди, крикнувшие: "Осторожно, пошлость!" и еще что-то в этом роде.
- Творчески вы были с ним связаны?
- Только после его смерти. На вечерах, посвященных памяти Булата Окуджавы, читаю его прекрасные стихи.
- Сегодня многие пишут мемуары. А вы?
- Нет, ничего не пишу. Мне кажется, мемуары это все-таки то, что после нас.
Другие по живому следу
Пройдут твой путь за пядью пядь...
Если им захочется.
Но пораженья от победы
Ты сам не должен отличать.
Понимаете, какая вещь? Поэтому с мемуарами - обожду.