ТРЕТИЙ - НЕ ЛИШНИЙ
С Леонидом Осиповичем Утесовым я познакомился в моей родной Одессе. Встречаю в гостинице "Красная" своего земляка, композитора Модеста Табачникова, прилетевшего из Москвы, как и я, на празднование 20-летия освобождения Одессы. "Поехали! - говорит. - Выступим втроем. Дядя Ледя уже в машине". Берет меня решительно за руку и - в машину. Сидящий рядом с шофером пассажир обернулся, улыбнулся, и я ахнул: а "дядя Ледя"-то - сам Утесов!
"Вы из Николаева?" - почему-то спросил он. "Не-ет..." - промямлил я. "Понимаете, - сказал он, и в глазах его запрыгали веселые чертики, - однажды двое поспорили: один говорит: "Назови мне хотя бы трех приличных людей в Одессе". Второй отвечает: "Пожалуйста! Сколько угодно... Гершкович - раз, Файнштейн - два... А третьего из Николаева можно?" Мы смеемся - Табачников нашел-таки "третьего" в Одессе...
Нас привезли в Дом офицеров на Пироговской. Зал полон. Сегодня "Устный журнал". Наша страница - "Москвичи в гостях у одесситов".
Первым выступил я, рассказал о съемках фильма "Одесские каникулы", о подвиге подростков в обороне города, в которой участвовал и я. Табачников, как бы продолжая, сел за рояль и заиграл что-то из своего репертуара. Утесов сначала тихо подпевал, а потом - во весь голос и с такой болью: "Одессу покидает последний батальон..."
Ах, Леонид Осипович, дядя Ледя! Какое же надо иметь сердце, чтобы так петь!..
После нашего выступления хозяева угощали нас вкуснейшими блюдами, а Утесов всех нас - уморительными байками. Главное - знаменитая утесовская интонация. И глаза, в которых то озорство, то вдруг слезы, то снова "подначка". А мы хохочем, чуть со стульев не сползаем... Трудно вспомнить все - он ведь был неиссякаем, да и давно это было. Но кое-что все-таки запомнилось.
...Одна дама-одесситка обратилась к нему с просьбой проверить сына, получится ли из него музыкант. "Нет, - заявил Утесов. - У вашего сына нет слуха". - "А зачем ему слух? - удивилась она. - Он же будет играть..."
...Ночью он увидел на дороге "голосующую" женщину с ребенком. Остановил машину: "Садитесь". Она узнала его и шепчет мальчику: "Смотри внимательно! Это Утесов. Когда он умрет, ты всем будешь рассказывать, что ехал с ним в одной машине".
...Запомнились и утесовские анекдоты. Например, вот этот:
Лилипут попросил продавщицу: "Мне колбасы, двадцать граммов". "Не обожрешься?" - огрызнулась она. "Не хамите, - предупредил лилипут, - а то заставлю нарезать..."
Вечер, посвященный юбилею освобождения Одессы, проходил в оперном театре. Все в городе знали, что в театре будет Утесов, и попасть туда в тот вечер было невероятно трудно. Перед началом ко мне подошел озабоченный вице-адмирал Илья Ильич Азаров, бывший член Военного совета Одесского оборонительного района, и мрачно сообщил, что секретарь обкома не хочет давать слова Леониду Осиповичу. Это же, говорит, праздник освобождения Одессы - при чем тут Утесов! "Но вы же сами его пригласили из Москвы на юбилей!" - возмутился вице-адмирал. "Ошибочка вышла", - парировал партийный босс. Азаров был человек прямой и сказал, что народ пришел не на встречу с секретарем обкома, а чтобы увидеть и услышать Леонида Утесова. И предупредил, что иначе он сам немедленно уйдет отсюда. Сошлись на том, что Утесов выступит последним.
Торжественная говорильня длилась до полуночи, люди изнывали от жары, духоты и скуки. Но ни один человек не ушел - все ждали встречи с Утесовым - многие своего великого земляка никогда "живьем" не видели. В тот вечер зал в едином порыве вставал два раза - когда исполнялся "Интернационал" и когда на сцену вышел Утесов.
Прошли годы. Кто в Одессе помнит фамилию того обкомовского секретаря? Зато в Одессе есть улицы - имени Утесова и имени Азарова.
ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
И была еще одна встреча - через двадцать лет. Я приехал в Дом творчества кинематографистов, что в Матвеевском. Директором Дома был тогда... бывший начальник гулаговского лагеря строгого режима. Он глянул на мою путевку и меланхолически произнес: "На три недели? Это не срок..." Но те три недели, что я там "отсидел", были одними из счастливейших в моей жизни. Еще бы - меня посадили в столовой за один стол с Леонидом Утесовым! Компания собралась отменная. За этим же столом оказались и два моих старых друга-одессита - режиссер Марк Орлов (один из будущих постановщиков киносериала "Петербургские тайны") и Константин Славин - один из лучших сценаристов документального кино.
Ежедневно мы трижды садились за стол, и это были три моноспектакля Утесова. Его слушали не только мы, но и все, кто находился в столовой. Даже приходили загодя, чтобы не упустить чего-нибудь. Он говорил: "Мне нужны уши". И "уши" были. "Моноспектакли" продолжались и после еды - в коридоре или холле, и нередко до того времени, когда надо было снова возвращаться в столовую.
Я как-то спросил его:
- У вас наверняка было много поклонниц? Жена не ревновала?
- Нисколько, - ответил он. - Она даже помогала им. Учтите: таких жен не было, нет и не будет. Однажды я увлекся певицей - одной нашей солисткой и свободные вечера иногда проводил у нее. Время было зимнее, дом, где она жила, деревянный, холод собачий. Как-то смотрим - во двор въезжает телега с дровами. "Что это? - удивилась она. - Я не заказывала". - "Вам прислали в подарок..." Когда я вернулся от той певицы домой, жена спросила: "Ленечка, тебе сегодня было тепло?".
БЕЗ БРОНЗЫ МНОГОПУДЬЯ
Его называли "человеком успеха". Может быть, это наиболее точное для него определение, ибо кому еще при жизни досталось столько славы, восторгов, оваций, народной любви? О нем ходили легенды. Но от всего этого он нисколько не загордился - такого скромного, обаятельного и доброжелательного буквально ко всем человека я больше никогда не встречал.
Мне рассказывали о его взаимоотношениях со своим оркестром - они были вроде семейных. И сам Утесов, и его жена Елена Иосифовна знали все о каждом оркестранте, об их женах и детях, знали, кто в чем нуждается. И помогали - деньгами, продуктами, лекарствами. Утесов был постоянным ходатаем в высших инстанциях по квартирным делам. Особенно трогательно относился он к своим близким друзьям. Когда его друга кинодокументалиста Михаила Слуцкого по навету посадили в "Матросскую тишину", он долго безуспешно хлопотал за него. И чтобы хоть чем-то поднять его настроение, добился разрешения со всем оркестром дать концерт для Михаила и других заключенных в тюрьме.
Многие знаменитости не любят, когда их расспрашивают о прошлом. В отличие от них Утесов охотно отвечал на любые вопросы. Ему их задавали множество. "Правда ли, - спросили его однажды, - что в юности вы балансировали на висячем канате, играя на скрипке?" "И делал при этом сальто, - добавил Утесов. - Со своей скрипочкой... А вот угадайте! Какая была моя первая актерская роль? Представьте себе - Раскольников! Это было в Питере..."
Этим он очень гордился.
Казалось, что ему самому всегда весело - он улыбался даже тогда, когда при нем уже неотлучно находился врач-онколог.
Однажды вечером я застал его сидящим в кресле с высокой спинкой. Подошел ближе - тень страдания лежала на его лице. Но он сразу же улыбнулся иронически:
- Полюбуйтесь на этот живой памятник...
Неожиданно появилась та, кого он любил по-отцовски нежно и по-юношески пылко, - его дочь Эдит, или Дита, как значилось в ее свидетельстве о рождении. Он сразу просиял: "Деточка! Маленькая моя!.." - "Папа! - остановила его "деточка". - Мне уже скоро семьдесят..."
Она пришла подарить ему самодельную книгу своих стихов, посвященных ему - отцу, которого боготворила. Прочла четыре строчки:
Я слишком поздно к этому пришла,
Почти что стоя на краю могилы,
Я поняла вдруг, что хоть с малой силой,
Поэзия в душе моей жила...
Через несколько месяцев ее не стало. Гражданская панихида состоялась в ЦДРИ. Было очень много народу. И было невиданное доселе - плачущий Утесов. "Диточка, - сказал он, - это твой последний аншлаг".
Он знал, что ненадолго переживет свою любимицу.
* * *
Прошло уже немало лет, как нет Леонида Осиповича Утесова - "живого памятника". Нет ему памятника из бронзы, мрамора или хоть из простого камня. Нет ни в Одессе, где он родился, ни в Москве, где жил до последних своих дней. Утесов, по-видимому, это предусмотрел - он сам себе воздвиг "памятник" - из своих всегда живых песен. И еще - остался в каждом сердце, которому не хочется покоя...