У мамы и папы я была единственной дочерью — поколение моих родителей не часто отваживалось больше чем на одного ребенка в семье. И если бы мне когда-то сказали, что быть мне многодетной, я бы не поверила. Тем не менее на данный исторический момент у меня трое детей: от первого брака дочь Ксюша (ей почти 20), от второго — дочь Мира (ей почти 9) и сын Юра (6 лет). Когда мне приходится отвечать на вопрос о детях, я сразу добавляю: «Представляете, я подсчитала, что четверть жизни проведу на родительских собраниях!» — чтобы вопрошающие прониклись благоговейным ужасом и уважением к моей нелегкой доле. Однако по нынешним временам — для Москвы — уже даже и не считается, что трое детей — это много: в моем классе выпуска 1990 года аж шестеро с таким набором, а среди одноклассников Миры есть дети из семей с четырьмя, пятью детьми. В общем, мысль о том, что где двое — там трое, а где трое — там уже не важно, оказалась вполне воплотимой.
Так вышло, что с детскими папами у меня не получилось создать семью до черты «пока смерть не разлучит нас» (или у них со мной — это мне еще предстоит понять и осмыслить до конца). После второго развода я ушла с постоянной работы редактором в журнале Psychologies, которая несколько лет поглощала меня почти без остатка, отнимая у семьи и детей. Однако работа в этом журнале дала мне огромный опыт общения с самыми разными специалистами в области детской психологии, неврологии, педагогики и так далее. Для меня открылись абсолютно новые горизонты, которые раньше ограничивались книжкой Симона Соловейчика «Учение с увлечением» и великим трудом Януша Корчака «Как любить детей». Написав десятки больших материалов о детях, детстве, подростках, родителях, образовании и воспитании, я вернулась домой, к собственным детям, стала фрилансером, что, конечно, отразилось на доходах. Но мне в первую очередь нужно было попытаться заново склеить семейную систему, вспоминать, как люди живут без нянь, как собирать из конструктора танк, как варить супчики, узнать, как сдают ЕГЭ и что такое «дневник читателя», который ни в коем случае нельзя забывать аккуратно заполнять каждое воскресенье.
В
Понемногу посудина обрела черты небольшого, но крепкого суденышка (допустим, малого рыболовного сейнера), курс выровнялся, пассажиры перестали страдать морской болезнью, а капитан смог позволить себе писать не только для заработка, но и для души.
Книга Чуковского «От 2 до 5» оказалась у меня в руках в крайне неудачный момент: мне было 13 лет, я не любила себя, злилась на весь мир вообще и на маленьких детей в
Впрочем, про Ксюшу есть несколько прекрасных историй. Когда ей было четыре года, мы пошли вечером зимой гулять и кататься во дворе с горки. И, как часто это бывает, к ней привязалась с самым идиотическим в мире вопросом соседка: «Кого ты больше любишь — маму или папу?» За полгода до этого мы с ее отцом развелись, она переживала это молча, сосредоточенно, избегая говорить о нем со мной, а с ним обо мне. Ей, крошечной, приходилось учиться взрослым вещам: подстраиваться под каждого из нас — таких
Тут, наверное, надо написать нечто вроде «в тот момент я поняла, что мой ребенок не пропадет», но на самом деле я почувствовала, что на секунду мы с ней поменялись ролями: она была старше, увереннее, и она сообщала мне таким вот косвенным образом, что у нее есть свое собственное понимание того, что происходит, а не навязанное
Сейчас Ксюше почти 20 лет, она студентка
Когда же подрастали младшие, я завела в LiveJournal («Живой журнал», или ЖЖ), тэг (метку) «этти детти» и потихонечку начала выкладывать то, что слышала и наблюдала. С годами тэг обрел популярность, мои
Мира старше Юры почти на три года и от ее «безбратного» детства осталось мало записей — в основном первые попытки произносить трудные слова или вставлять в свою маленькую речь слова незнакомые, торжественные и таинственные. Скажем, она доверительно делилась с воспитательницей в садике, что у нее теперь дома есть «феерически крутой новый горшок», а со мной — что мальчика из их группы «восхитительно тошнило» после прогулки.
Долго не давалось Мире слово «компьютер» (мы с ее папой и старшей сестрой нередко проводили время, уткнувшись каждый в свой монитор). Мы даже рисовали с ней этот ящичек с буквами, который назывался то «комплюметр», то «копьемер» и даже «контрторт».
Когда родился Юра, она долго называла его просто «мальчик», выцыганила себе соску (хотя сама в младенчестве всегда выплевывала) и решительно потребовала возобновления грудного вскармливания. Мы ограничились дегустацией материнского молока с ложечки, после чего ребенок деликатно вытер губы и сказал: «Спасибо, очень противненько». Фраза была взята на вооружение, и многие мои друзья до сих пор ею пользуются в самых разных ситуациях, хотя большая часть их уже и не помнят, откуда это пошло.
Мира собирается быть ветеринаром и художником. Когда ей было шесть лет, мы зашли в зоомагазин, где дочь узрела маленькую белую грызунообразную тварь. И далее в течение часа произносила только два слова: «Хочу крыску!» Фигурные слезы неиссякаемым потоком лились на
Неделю спустя утром я проснулась от того, что мне
Юра рано заговорил, но делал это неохотно, предпочитая издавать разнообразные звуки и вращать глазами. В семье он сперва получил кличку
Однажды я завела специальную коробку, куда стала складывать вынутые из Юрцового рта предметы. Думала наглядно, да еще при сестрах, продемонстрировать собранное за три дня, погрозить назидательно пальцем и произнести такую внушительную речь, что у сына напрочь отшибет желание тащить в рот все, что приглянется. Итак, в коробку попали:
Обличительную речь Юра выслушал молча, ковыряя пальцем обои, от которых
За каждым смешным, курьезным, трогательным или грустным детским разговором, монологом, рассказанной вслух самому себе сказкой (потому что маме
На пути к умам и душам своих детей мы делаем миллионы ошибок, и одна из самых главных, на мой взгляд, заключается в том, что мы заранее отказываем им в умении услышать нас, а себе приписываем умение безусловно понимать их.
Семейный психотерапевт Анна Варга, автор книги «Системная семейная психотерапия» (Речь, 2001), в одном интервью рассказывала мне, в частности, о том, что практически в любом акте общения существует текст, подтекст и подтекст подтекста, любой диалог многослоен. Родители иной раз так мало задумываются о том, что они сами говорят своему ребенку, что им не до анализа мотивов и истинных целей сказанного. Задумываясь о том, что мы слышим от своих детей, нужно, наверное, помнить две вещи: мы сами были маленькими и сами нередко страдали от непонимания взрослых — это