.jpg)
Обозреватель «Труда» встретился с продюсером и подругой Веры Натальей Ивановой, с которой Глаголева сделала три больших фильма
Приближается горькая дата: 40 дней со дня смерти замечательной актрисы, режиссера и красивой, хрупкой женщины Веры Глаголевой, которая так внезапно ушла от нас. Обозреватель «Труда» встретился с продюсером и подругой Веры Натальей Ивановой, с которой Глаголева сделала три больших, серьезных фильма — «Заказ», «Одна война», «Две женщины»...
— Наталья, начнем с начала. Где и когда вы познакомились с Верой?
— Сейчас буду вспоминать. Это был 2004 год. Я уже три года, как основала свою кинокомпанию, продюсировала документальные фильмы, об игровом кино не помышляла. К тому времени я лет 20 дружила с Вериным братом Борисом. С самой Верой мы были знакомы, но не более того. Однажды Борис сказал мне, что у Веры есть интересный сценарий, под него канал ТВЦ дает деньги, и Вера ищет продюсера. Я встретилась с Глаголевой, она подарила кассету со своим первым фильмом «Сломанный свет», который мне очень понравился особой атмосферой, тонкостью эмоций, недосказанностью. В итоге я согласилась на ее предложение. Именно Вера взяла меня за руку и привела в большое кино. С этого и началась наша работа-дружба.
— Какие актерские работы вам у нее нравились?
— По сути, все ее роли — одна большая роль. Она ведь практически не снималась в костюмных, исторических картинах, за исключением фильмов «Враги» и «Без солнца» по Горькому. Было еще несколько военных лент, но в основном она играла наших современниц — женщин справедливых, с твердым внутренним стержнем, не ищущих счастья на стороне, не отбивающих чужих мужей. Героинь отрицательных она сознательно избегала. Ей нравилось нести позитивное, нравственное, духовное начало. Грязи и лжи, считала она, и так кругом хватает.
— Этот собирательный образ соответствовал ее характеру?
— Во многом да. Она была человеком честным и чистым. Конечно, каждому в жизни достается испить свою горькую чашу, но она не потеряла некий внутренний камертон, не согнулась под бременем жизненных трудностей. Ее внутренний свет не был сломлен. И потом, Вера все время подпитывала себя духовно. Читала классическую литературу, знала весь репертуар Большого, дружила с Юрием Башметом, старалась не пропускать его концертов. Обожала музыку питерского композитора Сергея Баневича, который работал на всех наших фильмах.
Вера по жизни была консерватором — в хорошем смысле этого слова, что помогало ей сохранять нравственную чистоту. Недавно я пересмотрела фильм «О тебе», где ее, совсем юную, для роли выкрасили в блондинку и подстригли под каре. Это удивительно, но она этот облик не меняла вплоть до самого своего ухода! Все признавали: Вера была стильной женщиной, у нее не водились броские, кричащие наряды. Она была действительно гармоничным, цельным человеком. Все по Чехову: и одежда, и душа, и мысли...
— Все отмечают Верину нежность, хрупкость, но я по своему опыту общения с ней знаю, что она могла быть и резкой, колючей...
— А как иначе? Она умела быть бойцом и борцом, отстаивая свою правоту до победного конца. Нам ведь никогда не давали деньги на наши фильмы с первого раза, всегда это тянулась годами. И мы вместе с ней стучались в кабинеты, писали письма, обрывали телефоны. Знаете, Веру волновали не только киношные проблемы, она была, что называется, активным гражданином. Переживала за грязные подмосковные леса, за снос исторических зданий в любимой Москве, ходила на митинги в защиту сквера у Белорусского вокзала...
А скольким людям она помогла! Дружила с Михаилом Глузским, Виталием Вульфом, Владимиром Зельдиным, находила время заботиться о них. И не забывала о молодых. Вера несколько лет преподавала актерское мастерство, и после выпуска не бросала своих учеников, всячески их опекала, помогала с площадками для показа спектаклей. Обязательно снимала в своих картинах дебютантов, открывала новые имена, так было в фильмах «Одна война» и «Две женщины». Как-то на «Кинотавре» ей очень понравился фильм молодого тогда режиссера Николая Лебедева «Звезда». По иронии судьбы он не получил от жюри никакого приза. Когда Вера узнала об этом, она купила морскую звезду, вышла на сцену и вне всякого регламента вручила ему эту награду. Николай Лебедев, нынче дважды лауреат Госпремии России, считает это самым дорогим для себя призом.
— А какой она была на съемочной площадке?
— Требовательной, бескомпромиссной, ей все подчинялись, а порой и боялись. А иначе кино не снимешь. По-особому Вера вела себя только с актерами, которых не то чтобы жалела, но оберегала. Не любила кинопроб. Актерский ансамбль будущего фильма собирала у себя в голове. Подолгу перебирала фотографии, смотрела фильмы с участием претендентов на роли, думала, жила с этим. И только когда почти на сто процентов была уверена в своем выборе, приглашала актеров на пробы. И надо сказать, редко ошибалась в своем выборе.
— У Веры ведь не было ни актерского, ни режиссерского образования. Как она овладела этим двумя сложнейшими профессиями?
— У нее был реактивный ум, я всегда поражалась, как быстро она все схватывала. Лично мне надо время, чтобы осмыслить ту или иную ситуацию, порой требуется записать свои соображения на бумаге, а она в это время уже все для себя решила и улетела дальше. Вере были близки люди, которые ее понимали сходу, тугодумы ее нервировали.
Эта способность сразу видеть главное пригодилась ей по жизни. Она ведь снималась с легендами нашего кино: Олегом Далем, Иннокентием Смоктуновским, Алексеем Баталовым, Николаем Рыбниковым, Аллой Демидовой, Верой Васильевой, Александром Абдуловым. И ее снимали выдающиеся режиссеры: Анатолий Эфрос, Игорь Таланкин, Семен Аранович, Виталий Мельников, Алла Сурикова. Это и были ее актерские и режиссерские университеты. И она среди них — талантливая ученица.
— Как складывались ваши с Верой отношения на съемках, кто у вас был «главный»?
— Я никогда не вмешивалась в ее работу на съемочной площадке. Там один царь и бог — режиссер. Но я всегда была рядом, и это ее успокаивало. В процессе работы над каждым нашим фильмом мы были в постоянном контакте, обсуждали вместе замысел картины, кастинг и кучу других важных вещей, как это и положено.
— Как у вас в «Двух женщинах» появился английский актер Рейф Файнс? Уж больно это неординарное творческое решение...
— После очень непростого в эмоциональном плане фильма «Одна война» нам захотелось прикоснуться к классике и сделать красивое, атмосферное кино. Понимали, что большого бюджета нам никто не даст, нужно искать камерную историю. Я предложила поставить фильм по тургеневской пьесе «Месяц в деревне». Вера удивилась: неужели не было большого кино по этому всемирно известному произведению? Потом спросила: а кто бы мог сыграть Ракитина? Я ответила: а ты помечтай, пока нас это ни к чему не обязывает. Тогда и прозвучало это имя: Рейф Файнс. «Ну ты и загнула», — сказала я. Но в блокнотике все же записала: Ракитин — Рейф Файнс!
.jpg)
Буквально через месяц читаю в газете, что на фестиваль «Зеркало» в город Иваново в качестве председателя жюри собственной персоной приезжает звезда мирового кино Рейф Файнс. Мы с Верой срочно бросились в Иваново. Рейф прочитал заявку, идея сыграть Ракитина в ансамбле с русскими актерами и под руководством русского режиссера ему очень понравилась. Позже он прочел сценарий, посмотрел фильм «Одна война» и дал свое согласие. Только попросил сдвинуть съемки на год из-за своей занятости. Мы же готовы были ждать его не один год. В итоге Файнс украсил фильм своей тонкой психологической игрой.
— Вера, насколько я знаю, успела снять фильм «Глиняная яма», который, так получилось, станет ее творческим завещанием...
— К счастью, успела. Это социально-психологическая драма по пьесе Ольги Погодиной-Кузьминой. Она рассказывает о семейных отношениях, где взрослые в погоне за личным счастьем забывают о своих детях. Такого рода кино Вера еще не делала, я бы даже сказала, что для нее это был вызов. Глаголева успела снять всю российскую часть фильма, теперь нужно доснять видения, сны главного героя. Это планируется сделать нынешней осенью в Казахстане.
.jpg)
Завершать картину будут оператор фильма Александр Носовский, который уже работал с Верой на картине «Заказ», и режиссер монтажа Александр Амиров. Глаголева успела детально обговорить с ними все важные для нее моменты. Картина будет окончательно готова к лету следующего года.
— Сюжет пьесы о матери и ее детях поневоле наводит на вопрос о Вере Глаголевой и трех ее дочерях. Какой она была мамой?
— Она была совершенно удивительной, особой мамой. Я, по правде говоря, таких мам больше не встречала. В экспедициях, на съемках, на отдыхе она не расставалась с телефоном. Меня это сначала раздражало, а потом я привыкла. Я поняла, что Вера, как мать, должна каждую минуту знать, что происходит с ее детьми, где они, с кем они, что делают, что едят, о чем думают. Эта ее постоянная связь с детьми не ослабла даже тогда, когда дочери стали взрослыми, вышли замуж, родили детей. Ее девочкам сейчас очень тяжело. Вера была осью, центром притяжения их большой и дружной семьи.
— В одном нашем с Верой давнем интервью она назвала отъезд ее бывшего мужа Родиона Нахапетова в Америку предательством. Судя по последним событиям, они примирились...
— Вера нашла в себе силы примириться. Она, кстати, никогда не препятствовала, чтобы дети общались с отцом. Уже больше двадцати лет делить им было нечего: у него своя семья, у нее своя. Родион Рафаилович часто приезжал в Москву на дни рождения девочек, внуков. Дети тоже были желанными гостями у него в Америке. Он прилетел на похороны и попрощался с Верой, ему это было очень важно.
— И последнее. Нам не обойти в сегодняшнем разговоре горькую страницу — ее уход. Вы знали, что она болеет?
— Знала, естественно. Ее болезнь появилась не вчера и была коварна тем, что порой мы забывали, что Вера больна. Подвижная, легкая, она работала за двоих, а разговоры о своей болезни, даже в самом близком кругу, резко пресекала. Это была запретная тема. Я тоже довольствовалась тем, что она скажет сама. Поскольку мы плотно работали, снимали фильмы, а это сложный процесс, в который втянуты финансы, десятки людей, то я знала чуть больше других, особенно когда это касалось ее отъездов на лечение.
Вере стало хуже в феврале, после похорон брата Бориса, который тоже умер от онкологии. В течение последнего полугода состояние ее здоровья было нестабильным, но все равно никто не думал о страшном исходе, мы надеялись, что обойдется. У нее до последнего дня была огромная жажда жизни, желание работать и творить. Я твердо знаю, что это не входило в ее планы — покинуть нас. Примириться с ее уходом я до сих пор не могу. Да и никогда не смогу.