- Как проехать до Дикой?
В администрации райцентра Зубова Поляна мой вопрос энтузиазма не вызвал.
- Да никак. Прошли дожди, недели две ждать, пока просохнет. А так только пешком. От нас километров 20.
...Темно, как в тайге. И странный гул. Разбираться пришлось недолго: будто попал в густой комариный бульон. Чтобы не наглотаться кровососущего варева, приходилось закрывать рот и нос ладонью. И вот из утреннего тумана выплыли черные от времени дома, некоторые покрыты соломой. Центральная "улица", по которой бродят коровы и собаки, в рытвинах с позеленевшей водой. Это и есть Дикая деревня. Осталось в ней восемь домов, 14 человек.
"Дикари" оказались приветливыми и словоохотливыми. Хозяйка дома Ефросинья Евтешина печет для гостя в русской печи свежий хлеб, наливает парного молока и рассказывает про житье-бытье. События давние, а говорит о них так, будто вчера происходили.
- Мы тут все родом из соседнего села Журавкино - если по прямой, шесть километров. Когда начали создавать колхоз "Путь к коммунизму", раскулачивали подряд, забирали все: скот, бороны, плуги, вплоть до одежды. Анна Шерова, когда ее в вагон заталкивали, сумела на себя два полушубка надеть и две пары валенок. Отправили на Алтай. Вот и побежал народ в лес - что было делать?
И смотрит бабуля на меня с опаской, осуждаю я поступок ее односельчан или нет. Продолжает рассказ. Что в нем правда, что нет - поди проверь. Многое небылью обросло.
- Самый первый здесь Иван Зверев обосновался, потом Фокин Иван, за ними уже отец мой - Давид Евдокимович. Не хотел в Сибирь попасть. Корову вывел, вещи, какие мог, собрал, иконки домашние - и сюда. Потом Саньгин Михаил пришел. Сначала землянки рыли, позже ставили дома-будочки. Когда чуть обжились, появились избы-пятистенки...
Не от работы бежали, а от государственого безумия да неволи. Деревня постепенно росла. Уже домов двадцать насчитывалось. Чем занимались отступники-единоличники? Охотой, ловлей рыбы, пчеловодством. Пчел поначалу держали не в ульях, а в пеньках. Пушнину, рыбу, раков меняли на гречку. У каждого лошадь, корова, и не по одной, а табун да стадо. Если случалась свадьба, то всей деревней отправлялись охотиться на лося. Мясо - к общему столу. Такая традиция была. Детей всегда крестили, но не напоказ. И нэп вспоминали с уважением. А когда власти все-таки прознали про беглецов, стали в Дикой кое-как приспосабливаться к новой жизни, не изменяя, по сути, своей.
Так и держались своим "государством" и своими порядками, отмечая и 1 Мая, и Пасху.
-Я сдавала в "Путь к коммунизму" по 70-80 фляг меда, - рассказывает Илона Тутаева. - Пчелы были у Каргиных, Зверевых, Фокиных. Да почти в каждом доме по 40-50 ульев. А Иван Григорьевич Фокин ловил кротов и в колхоз сдавал. За это ему справку давали, что он там работает. Ее он уполномоченным из района и показывал. А в 37-м к нам из района приходили и спрашивали в том смысле, что "почему у нас врагов народа нет".
После войны тот же вопрос, как рассказывают, задали в райкоме Михаилу Пуштаеву, когда он в партию вступил. Ответил он, наверное, искренне: "Мы все работаем на Советскую власть". Скоро появились и "враги". Что-то брякнул про Сталина Даниил Шумбасов - получил "путевку" в Читу.
А вот муж Ефросиньи Евтешиной Валентин в лесничество соседнее подался. И тоже в партию вступил.
- Когда заявление писал, - разоткровенничался он со мной не без гордости, - изучал биографию своей жены и ее родителей. Чтобы не было темного прошлого. А ты что, Ефросинья, разве про то не ведала? Я же все про тебя и твое родословие тогда узнал...
- Если бы вернуться назад в то время, вступили бы в колхоз? - задаю я, казалось бы, простой вопрос.
- Конечно. И все бы в него отдал, - говорит хозяин.
- А я не согласна, - вспыхнула Ефросинья, - чтобы скотина моя кому-то еще досталась. И куры. Я бы лучше тебя отдала...
И возник семейный спор, как будто и впрямь решалась сейчас та старая задачка.
Только уже в 60-х местные начали официально вступать в колхоз - в доярки и механизаторы. И память о том осталась в мизерных пенсиях. У кого сейчас под тысячу, как у Татьяны Ивашкевич, у кого чуть больше. Так "Путь к коммунизму" по-своему отомстил беглецам.
...Пытались районные власти правильный облик селу навязать - переиначили Дикую в Круглое. Только новое название не прижилось. Правда, дети диких переселенцев в школу начали ходить - в соседнюю деревню. Но не все. Анна Баландина так ни одного дня на уроках и не была. И сестра ее Екатерина без образования осталась.
- Нюрка Баландина, - рассказывает Анастасия Пуштаева, - и расписывается до сих пор кое-как. Для нее что "он", что "она" - одно и то же. Может сказать: "Вот пошел Семеновна".
Связь с Журавкино колхозные отступники не теряли. И в паспортах у них журавкинская прописка. Хоронили и хоронят своих до сих пор на кладбище у тамошней церкви. В нее, пока были помоложе, ходили к службам. Словно ждали, что вернутся на родину, что их позовут и простят. Гробы же в лодках по течению воды сплавляли. Зимой - на санях по льду. Одно время этим скорбным делом занимался - как самый авторитетный в деревне - Иван Григорьевич Фокин.
Во время войны в"здешних местах, в болотах, скрывались, как сказано, дезертиры. Кто с фронта убегал, кто от призыва прятался. "Дикие", по негласной договоренности, дезертиров не выдавали, а те, в свою очередь, местных не трогали. Нашлись и свои дезертиры. Акулина Рузаева четыре года прятала своего мужа Захара (сбежал прямо с призывного пункта) в погребе, пока его не нашли и не отправили в Магадан. Потому и сама она уехала отсюда.
Прятались в Дикой от фронта и двое журавкинских ребят. Старожилы вспоминают, что одного звали Егором. Вся деревня знала об этом - молчала. А местный, Федор Саньгин, недолго скрывался, сам вышел из тайника к милиционерам. И прямиком угодил в штрафной батальон, где и погиб в первом же бою.
-Люди в глуши жили, - оправдывает предков Владимир Фокин, - ничего не знали о зверствах фашистов. Да и от власти были далеко. Им - лишь бы работать не мешали...
Впрочем, десятки других жителей Дикой так не думали. И героически сражались. Михаил Саньгин дошел до Берлина, его брат участвовал и в войне с Японией... И родной дед Владимира, Иван Григорьевич Фокин, так не думал, потому как в первые же дни войны отправился на фронт. Но и ему не повезло. Он воевал в армии Власова на Волховском фронте. Попал в районе станции Мга вместе с другом Александром Чудайкиным из Журавкино в окружение и плен. Выручали его в апреле 1945-го американцы. Каждому освобожденному выдали по бутылке красного вина и курице, можно было остаться. Русский Иван отказался и попал в пермские лагеря.
- Правда, вернулся он в Дикую уже в 47-м - отпустили за хорошую работу, - рассказывает его дочь Татьяна Ивашкевич. - Раскорчевал лес и посеял просо. И все до зернышка забрал колхоз "Путь к коммунизму" - мол, незаконно хозяйничал. А что у него куча детей - не вспомнили... И сейчас не хотят вспоминать. Никаких льгот-компенсаций за деда не получили...
...Она и сегодня "аномальная", эта деревня. Врач в последний раз приезжал сюда лет двадцать назад. Электричества не бывает по нескольку месяцев. Да и напряжение в сети такое, что старенькие холодильники не "тянут". Ни магазина, ни школы, ни медпункта, ни дороги. Под картошку пашут на лошадях - если у кого остались. Скажем, как у Евтешиных. К зиме начинают запасаться задолго. Норма выживания на семью - 3 мешка муки, 40 пачек соли. А лекарства - у кого денег хватит. В первую очередь "от сердца". За продуктами, спичками и таблетками потомки сельских оппозиционеров пробираются к далеким магазинам по кочкам через болото, выходя, как местные выражаются, на "госдорогу". То бишь на московское шоссе.
- Сами так не пробуйте, - остерег Валентин Евтешин, - иначе в топь махнете. Да и зоны кругом, лагерная Потьма рядом - еще на беглого уголовника нарветесь...
Несколько лет назад внуки переселенцев поставили своим непокорным предкам своеобразный памятник. Три Владимира - Ивашкевич, Фокин, Саньгин - вытащили из омута старый дубовый ствол и вкопали его на берегу Вада корнями вверх. И стальную табличку, которую заказали в Саранске, прикрепили: "Репрессированным родителям благодарные потомки". Возле него теперь собираются, костры жгут.
- Почему именно такой памятник решили сделать?
- Старики наши жили когда-то хорошо. Потом всю их жизнь перековеркали, - объясняет Владимир Фокин... - Страх из Дикой только недавно стал уходить. А то ведь нас раньше обзывали в открытую: "Все вы тут фашисты..."
Кто был прав: те, кто бежал от колхоза, или те, кто в нем остался? Время всех рассудило. Справедливо ли - другой вопрос. "Путь к коммунизму" развалился несколько лет назад, повторив судьбу тысяч ему подобных. Заброшенные фермы, непаханые поля... И безлюдье. Но и непокорные на болотах - от процветания далеки. В покосившихся, почерневших от времени домах обитают пенсионеры да их внуки, приезжающие летом погостить. Молодежь ушла - кто в бизнес, кто в милиции служит в Зубовой Поляне, а кто и в братки... Володя Саньгин теперь имеет "кликуху" Глаз и числится в подольских "авторитетах". Да и не он один такой из "диких".
"Все у нас тут опять разладилось-перекосилось", - говорят видавшие виды "дикари" . Только один перевернутый дуб крепко стоит. С годами, говорят, еще тверже стал.