Парижский Театр де ля виль показал в Москве «фронтовой концерт» на темы Ионеско
Спектакль «Ионеско. Сюита» на Международном Чеховском фестивале напомнил нам, что как не бывает этого замечательного праздника без яркого французского участия, так не бывает и французского театра без драматургии абсурда. И где еще за пределами Франции эту традицию воспримут так же по-родственному, как не в России — стране Даниила Хармса? Особенно сегодня, когда концентрация абсурда в жизни переходит опасную черту.
Насколько органичны парижский Театр де ля виль и режиссер Эмманюэль Демарси-Мота в символистски-балаганной стихии Эжена Ионеско, московская публика уже знает по спектаклю «Носорог» прошлого Чеховского фестиваля. На этот раз постановщик предложил другой подход к творчеству драматурга: сделана нарезка из пяти пьес «Жак, или Подчинение», «Бред вдвоем», «Лысая певица», «Упражнения по разговору и дикции для американских студентов», «Урок». Поэтому единого сюжета (если, конечно, к Ионеско можно применить понятие «сюжет») не просматривается, зато подчеркнуты общие, родовые свойства его героев.
Они все наивны и хитры одновременно. Вздорны и готовы любое малейшее противоречие раздуть до степени смертоубийства. Пафосны и глубоки на мелких местах: чего стоит хотя бы спор о том, одно животное улитка и черепаха или разные — ведь та и другая прячется под панцирем и медленно ползает. Легко попадают впросак и строят на этом глупые концепции типа «если звонят в дверь, значит за ней никого нет». Маньяки собственных идей фикс, как капитан пожарной охраны, способный говорить только о пожарах и даже деньрожденный торт гасящий огнетушителем. Хотя в своих дрязгах они порой и поднимаются до почти классических коллизий: «Если бы я не встретил тебя, был бы художником»... «А я без тебя жила бы в замке и снималась в кино» — не пародия ли это на чеховского дядю Ваню, из которого, «если бы жил нормально, мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский»?
Форма, к которой обратился Демарси-Мота, позволяет уложить ионесковскую картину мира не в монументальные два с половиной часа плюс антракт, а в компактные час 20 минут без антракта, и в этом — одно из ее преимуществ. Это своего рода «фронтовой концерт», когда всего семь исполнителей — пять актеров и две актрисы, блистательно владеющие буффонадой, — концентрируют большое содержание на малом пространственном и временном участке. Помогает им в этом балаганная, фольклорная природа театра Ионеско, не только легко переносящего перефразировку и импровизацию, но даже подразумевающего их. Жаль только, что в программке спектакля не указан автор перевода, ловко (насколько могу судить) передавший всю эту словесную эквилибристику вроде блужданий вокруг «запретного» слова chat (киска) или детских скороговорок «каково кино, таково Токио», придающих действию цирковую стремительность.
Но о каком большом содержании может идти речь в таком шутовском действе, спросит, возможно, читатель.
А разве все эти ссоры и стычки вокруг ничего не напоминают нас самих, от бытового уровня до манеры поведения мировых политиков?
Русские в этом поймут французов, как, может быть, никто больше. В абсурдных историйках нашего Хармса, писавшего на 30 лет раньше Ионеско, столь же ярко отразилась жестокая иррациональность эпохи, как и в больших пьесах его французского единомышленника. К сожалению, актуальность этого абсурда в наши дни не только не уменьшилась, но вдруг чудовищно возросла. Даже лидеры великих государств ведут себя вполне подобно вздорным и упертым героям абсурдистских пьес, раздувая мировой кризис, который при наличии истинной доброй воли и минимального интеллекта можно было бы разрешить в три дня. И речь уже пора вести не о бреде вдвоем, и даже не всемером (по числу исполнителей спектакля), а — всем миром.