Русский музей вернул зрителю выдающегося скульптора ХХ века
Любопытная выставка в Михайловском (Инженерном) замке Русского музея посвящена художнику со знаменитой фамилией, но, как правило, не его мы вспоминаем при ее звуках. И это несправедливо, потому что роль, которую сыграл Леонид Шервуд в отечественной скульптуре, огромна.
Шервуд был одним из лучших отечественных скульпторов первой половины ХХ века. Создал немало шедевров. Но большинство нынешних наших граждан знает в лучшем случае две его работы: «Часовой», стоявший сначала у питерского Эрмитажа, а последние десятилетия занимающий «пост» у московской Третьяковки, и памятник адмиралу Макарову в Кронштадте.
Леонид Владимирович был активным участником реализации ленинского плана монументальной пропаганды в 1918-19 годах — что, впрочем, не мешало мастеру выходить за рамки правил и цензуры. Работал с разными материалами, ваял из гипса, мрамора, чугуна. Его скульптуры, бюсты, барельефы, вазы резко выделяются на фоне традиционной художественной продукции времени.
Родился и вырос он в семье, где творчество было смыслом жизни. Его отец Владимир Шервуд — известный в России архитектор, академик живописи, скульптуры и архитектуры. Среди его работ — проект известного на весь мир здания Исторического музея в Москве, мемориал героям Плевны в столичном Китай-городе и памятник хирургу Пирогову на Девичьем поле, ставший первым в нашей стране монументом в честь медика.
Два из пяти его братьев тоже стали архитекторами. Из четырех сестер — одна художницей, другая искусствоведом. Он же слыл в семье «непутевым». Не раз был изгнан из гимназии. Работал то в конюшне чернорабочим, то «по части ремонта обуви». Пока однажды отец не попросил его вылепить сапог для скульптуры героя, над которой работал в своей мастерской. Когда юный Леонид закончил работу, Владимир Иосифович пришел в восхищение — и стал первым учителем своего, как оказалось, очень способного младшего сына.
«Непутевость» Леонида очень быстро переросла в самобытность. Все, что он делал, выходило не похожим на известные образцы. Не то чтобы не считался с авторитетами — просто «так видел». Как жаль, что не сохранилась скульптура 1909 года «Толстой-мыслитель» (от нее до наших дней дошли лишь немногочисленные журнальные и газетные репродукции). Много кто писал и ваял Льва Николаевича, стараясь обычно угодить строптивому классику. 38-летний Шервуд и тут пошел своим путем. Его «Мыслитель» не льстит Толстому, он размышляет болезненно и вдохновенно. Так, как привык творить и сам скульптор. Пушкин бы сказал — «Вдохновения не сыщешь; оно само должно найти поэта».
Его первый Пушкин появился в 1902 году (отлит в 1938-м). Сделан был «для читальни и театра рабочих за Невской заставой», где Шервуд, сам в ту пору студент, работал педагогом. Поэт предстает в развевающемся плаще, руки сложены на груди, глаза прикрыты. Физически он здесь, но мыслями явно не с нами — со своей Музой. Не бюст, а просто застывшее пламя! «Я хотел передать пластическую стихию пламени и одновременно выразить бурный творческий размах поэтического гения Пушкина», — писал об этой работе Шервуд. Она имела успех у публики — но не у академического начальства, не жаловавшего «непослушных».
Потом, в тридцатые годы, были еще два Александра Сергеевича. И позже, в сороковых — конкурсный проект памятника на Площади Искусств. Гораздо масштабнее двух предыдущих: огромный факел в сильной руке с вылетающим из него (да-да!) поэтом. Не факел уже, а Светоч мира...
Не приняла комиссия эту работу мастера. Не прониклась его идеей. Возможно, он не успел ее доработать. Впрочем, тут важно иное: творческий порыв 77-летнего скульптора, и в преклонном возрасте не потерявшего интерес к юношескому символизму. А победил в том конкурсе, к слову, реалист Михаил Аникушин: его Пушкин уже более семидесяти лет радостно приветствует нас на фоне фасада Русского музея.
Не только бюсты и памятники знаменитых россиян, равно как и «простых работяг», составляли суть многолетнего творчества Леонида Владимировича, прожившего 83 года. Отдельная песня, хотя и с печальными нотками — выполненные им надгробия. Их немало на погостах Александра-Невской лавры, Литераторских мостков (Волково кладбище). Каждое — подлинное произведение искусства. Как, например, памятник на могиле Глеба Успенского (1908), где популярнейший русский журналист сидит с папиросой в руке. Что очень не понравилось родственникам усопшего, требовавшим убрать папиросу. «Житейские мелочи на кладбищенском памятнике невозможны», — уверяли они. Решил проблему одной короткой фразой писатель Короленко: «Не могу представить Глеба без папиросы»...
— Это был яркий, сильный мастер, — сказала «Труду» завотделом скульптуры Русского музея Елена Карпова. — Немного затерявшийся во времени, к сожалению. А ведь у него было много интересных работ, составивших творческое богатство нашей страны. Он, например, любил сочетать в работе разные материалы и цвета. Характерный пример — памятник известному терапевту, инфекционисту, организатору здравоохранения Глебу Ивашенцову. Сам памятник мраморный, а голова, руки и галстук — в бронзе. Работал Леонид Владимирович практически до последних лет жизни. Этой экспозицией, надеюсь, мы вернем ему место в ряду выдающихся скульпторов России ХХ века.
P.S. Нынешняя выставка — лишь вторая, посвященная творчеству Шервуда. Первая прошла в 1952 году еще при его жизни. К счастью, наследники скульптора с готовностью помогли устроителям, предоставив из семейной коллекции документы, фотографии, письма, некоторые художественные работы. Продлится выставка в Русском музее до 3 июля.