Наталья Горбаневская больше не ходит на митинги
Сегодня идея уличного протеста доведена до абсурда. Основным критерием стало почему-то количество митингующих, а не качество идеи. Громкость голоса, а не сила лозунга. Наталья Горбаневская вышла на площадь один-единственный раз в жизни. Протестующих было всего семь человек, и продлилась их демонстрация пять минут. Но для истории хватило и этого. И еще. Они молчали. Но очень быстро о них заговорил весь мир.
Седые короткие волосы. Переминаемая пальцами сигарета.
Кажется, она все время движется, даже когда сидит.
О себе: «Я — русская парижанка с польским паспортом».
Москвичка, а в Москве — в гостях. Разве так бывает? Вообще вся ее жизнь из разряда «не может быть».
25 августа 1968 года Наташа Горбаневская уложила в коляску младшего сына и села в трамвай (она до сих пор помнит номер —
Ставший потом знаменитым плакат «За нашу и вашу свободу!» был нарисован гуашью на куске ткани, оторванном от простыни, которую Наташа пустила на подгузники для ребенка.
— О том, что будет демонстрация, знали по крайней мере несколько десятков человек. И каждый решал за себя, мы никого не уговаривали, хотя были люди, которые отговаривали нас. Мы постарались, чтобы о демонстрации не узнал Вадик Делоне, поскольку над ним уже висел условный срок. Но, к счастью, Галя Габай ему сказала о том, что будет демонстрация, и он, конечно, пришел. И слова, которые он произнес на суде — «За пять минут свободы я готов платить годами лагеря», — можно выносить в эпиграф к целой жизни.
Расплата была... Теперь даже трудно представить, что так можно платить за право выйти на площадь.
— Даже когда я действительно безумно мучилась в психиатрической тюрьме, я все равно ни на секунду не пожалела о том, что приняла участие в демонстрации. Это было такое счастье, разве можно жалеть о счастье?
...Шествие по Якиманке она наблюдала из окна квартиры, в которой всегда останавливается во время приездов в Москву. Говорит:
— Каждый смеет выйти на площадь. Но «смеет» — это не значит «должен», не значит «обязан». Не только других не надо вытаскивать — самого себя не надо тащить, если ты чувствуешь, что в данный момент это твоим мыслям: ну, не отвечает. Не нужно насильно гнать на площадь. Думаю, что и на Поклонной были люди, которые пришли сами по себе, но подозреваю, что таких меньшинство. Я уважаю их выбор, если он сделан самостоятельно, а не по приказу.
Если бы я была гражданкой российской, я бы пошла обязательно. Вот так. А поскольку гражданства России у меня нет, то я предпочитаю на все происходящее смотреть со стороны. Я часто повторяю, что я не футуролог и не могу предсказывать события, но думаю, что у сегодняшнего протеста есть перспектива. От общества зависит гораздо больше, чем от власти. И очень важно, как будет формироваться гражданское общество. Особенно в провинции. Не может быть гражданского общества только в столице. Нельзя концентрироваться только на себе.
Они боролись — нам это право досталось фактически даром.
Младший сын Натальи Горбаневской до сих пор живет по паспорту беженца, который «действителен во всех странах, кроме СССР». Союза больше нет, а вето все еще действует. Он ни разу не был в Москве после отъезда. Сама Наталья Евгеньевна получила возможность свободно приезжать в Москву только после того, как гражданство ей дали... поляки. Российского паспорта она не просила.
— Я считала свой отъезд дезертирством. Но, в отличие от советского Уголовного кодекса, я не считала и не считаю дезертирство преступлением. И подвигом отнюдь не считаю. В определенных условиях дезертирство оправданно. Я подписывала одно, другое и понимала, что подпишу еще
Одна из свобод, записанных во Всеобщей декларации прав человека (а декларация была нашим почти что евангелием), — это свобода передвижения. Я помню, мы в десятилетие нашей демонстрации с Вадиком Делоне и Витькой Файнбергом устроили маленькую демонстрацию в Париже около Бобура — в память нашей. И в
Горбаневская признается, что для нее главное — знать: она вернется. Вернется в Париж, вернется в Москву. И будет читать стихи.
Семь человек сидели на краешке Лобного места. Умышленно, намеренно мирные. Потом на суде демонстрантов обвинят в том, что они мешали... дорожному движению. Наверное, с тех пор и повелось вменять митингующим затруднение проезда автотранспорта.
Но чему вообще могли помешать семь человек?
— Без меня народ — не весь народ, — говорит Горбаневская. — В газетах тогда писали, что весь советский народ поддерживает ввод войск. Не весь — мы не поддерживаем. Значит, вы лжете!
— А есть что то, ради чего вы сегодня вышли бы на площадь?
— Если бы я знала, что