Режиссеру спектакля Ивану Поповски пришлось немало помучиться, чтобы наглядно изобразить перерождение разумного существа в дикое, тупое животное. Постановщик сосредоточил внимание на начальной стадии "оскотинивания" действующих лиц пьесы, чтобы публика поверила в столь жуткое перевоплощение, втянулась в игру. Первое превращение друга главного героя - Жака в носорога очень похоже на эстрадный номер. Вначале Жак (Олег Нирян) хрюкает, поедая с кожурой апельсины, потом обливается водой, после чего вываливается в корыте с грязью. Это все выглядит смешным, а не страшным, хотя Ионеско хотел именно напугать зрителей, предостеречь их от потери человеком своего лица.
Это расхождение режиссера с автором произошло потому, что Поповски слишком увлекся "оносороживанием", то есть разыгрыванием фантастических этюдов, упустив главное, ради чего он решил поставить "Носорогов". Ведь Эжен Ионеско имел в виду не столько физическую мутацию людей, сколько духовную. Недаром 50 лет назад эта пьеса считалась антифашистской, направленной против массового оболванивания людей ради "великой" идеи. Наверное, и сегодня эта тема актуальна, но важно услышать ее современное звучание, найти в абсурде смысл. Для этого у режиссера должна быть своя концепция, а не только стремление позабавить зрителей.
Лично мне было скучно в течение часа наблюдать за пустыми разговорами горожан, разодетых по моде 50-х годов прошлого столетия и вальсирующих под песенки Ива Монтана. Я не понимаю, ради чего элегантный господин в исполнении Карена Бадалова с умным лицом вещает о законах логики. Если у режиссера это вызывает насмешку, иронию, то и стиль игры должен быть отнюдь не бытовым.
Единственный, кто выпадает из этой компании "ряженых", - главный герой Беранже в исполнении Кирилла Пирогова. Он испытывает стыд за свою никчемную жизнь, в его поведении есть тот внутренний щемящий нерв, который передается зрительному залу и заставляет сопереживать герою. Беранже оказывается единственным, кто не пожелал вступить в отряд носорогов и объявил им войну.
Говорят, этот спектакль рождался мучительно, к нему даже приложил руку Петр Фоменко, чтобы как-то собрать расползающееся действие. И все-таки он идет долго, почти четыре часа. Не знаю, может быть, я слишком придираюсь к любимым фоменковцам, но, право, стоит ли брать в работу пьесу, если режиссер не сумел подобрать к ней ключей?