В России очень любят моего однофамильца Венедикта Ерофеева, автора самиздатовского бестселлера
В России очень любят моего однофамильца Венедикта Ерофеева, автора самиздатовского бестселлера 70-х годов "Москва-Петушки". Я его тоже по-своему люблю, но чем дальше, тем меньше. Венедикт изобразил в романе парадоксальную ситуацию предельной трезвости, если не просветленности, пьяного человека и пьяной тупости трезвых в тех советских условиях, когда такая парадоксальность была на грани издевательского диссидентского эпатажа. Побег алкоголика из социального измерения жизни был несомненным вызовом.
С тех пор прошло время, которое по скорости перемен не знает себе равного в истории России. Алкогольные ценности Венедикта из самиздатовской бомбы превратились в тормоз. Страна не нашла в себе сил для реальных реформ, поскольку те самые народные ценности, воспетые Венедиктом, оказались направленными против основ нормальной цивилизации. Лень, снисходительность к воровству, пофигизм, презрение к труду, подозрительность, блудливость, хитрость и приблатненность, свойственная песням еще одного кумира тех лет Владимира Высоцкого, - все то, что способствовало психологическому и материальному выживанию человека в условиях нашего тоталитаризма, вошло в состав крови нации и стало контрпродуктивно по своей сущности.
Сегодня в России основная борьба идет не между левыми и правыми, демократами и коммунистами, молодыми и старыми, западниками и славянофилами, а между продуктивными и контрпродуктивными элементами общества. Самые простые положительные желания - жить лучше, зарабатывать больше денег, создавать здоровую семью - до сих пор для значительной части населения кажутся непонятными. Напротив, культивируются разрушительные ценности. Они привлекательны для молодых своей крутизной, нарушением всех запретов, игрой со смертью и, наконец, нежеланием думать как высшим достижением философии. Быть наркоманом - доблесть. Неопределенность воспринимается как единственная форма завершенности, нежелание сделать выбор - как состояние, органичное для жизни, подвешенность всех решений - как полет. В более старшем поколении контрпродуктивность выражается прежде всего в паразитических настроениях. Все это - результаты генетических фрустраций.
Ни власть, ни интеллигенция этой проблемы не видят и, следовательно, ее не решают. Неудивительно: они сами по большей части контрпродуктивны. Власть в России исторически склонна к насилию. Интеллигенция исторически кончилась, хотя это ей самой еще неизвестно. Эта была специальная русская секта, которая занималась тем, что хотела народу счастья. Теперь непонятно, что такое счастье и что такое народ. Все запущено до беспредела.
Выживание страны идет исключительно за счет слабого импульса общенациональной жизни, равнодушия, долготерпения. Именно этот фактор оказывается ныне решающим для того, чтобы Россия немедленно не развалилась. Ни война в Чечне, ни отсутствие современной индустрии Россию не развалят. Вялость жизни - союзник целостности России - и представляет собой неустойчивый баланс продуктивных и контрпродуктивных сил. Он парадоксальным образом спасителен для страны. Чтобы развалиться, нужна энергия хотя бы распада и самораспада. В России ее пока недостаточно.
Однако разные регионы страны имеют различные степени контрпродуктивности, и, возможно, разность этих потенциалов окажется роковой для целостности державы в скором времени. Уже и сейчас очевидно, что российский северо-запад способен к большей продуктивности, а следовательно, он потенциальный кандидат на государственную автономию. Москва в наши дни напоминает Западный Берлин, окруженный мрачными лесами ГДР, но что с этим делать - никто еще не знает.
Предугадать развитие России невозможно. Она может и развалиться, и сохраниться. Но одно надо сказать с определенностью: в России не завершился мистический проект жизнеустройства. Каждый жест, который делается в России, толкает ее то в одну, то в другую сторону. Каждый наш поступок имеет значение. Если в Европе, где все уже случилось, развитие основано на повторении и вариациях базовых ценностей, то у нас они только формируются. Этим Россия и интересна. Опасно интересна. Так мне нашептывает моя собственная российская контрпродуктивность.