Появится ли в нашем кинематографе полка с «вредными» фильмами?
Наше общество беременно цензурой. По разным опросам, за право государства контролировать сферу искусства, направлять и вразумлять несознательных творцов, а то и запрещать «вредные» произведения выступает больше половины, а то и до 80% россиян. Объясняют неразумным: мол, в советское время власть строго следила за выходом фильмов на экраны, на корню пресекая все попытки отклонения от генеральной линии партии, зато какой кинематограф создали! До сих пор смотрим и пересматриваем те старые добрые фильмы. Это так — и совсем не так.
Начну с того, что почти все шедевры советского кино, даже невинные комедии Леонида Гайдая, рождались на сопротивлении цензуре и партийно-идеологическим установкам власти. Да, многие честные, живые ленты с боями и потерями пробивались к зрителю, но многие, увы, до экрана не доходили. Возник даже термин такой — «полочное кино». В перестроечные годы Конфликтная комиссия Союза кинематографистов СССР, созданная по инициативе Элема Климова и возглавляемая киноведом Андреем Плаховым, сняла с пресловутой полки порядка 250 (!) картин. Это ведь целая кинематография, которой могла бы гордиться какая-нибудь страна.
Среди полочных картин оказались даже немые ленты, созданные в 1920-1930-е годы. Так, фильм одного из пионеров советского кино Абрама Роома «Строгий юноша» по пьесе Юрия Олеши был положен на полку в 1936-м. А «Покаяние» Тенгиза Абуладзе арестовали в самый канун перестройки. И ни в одной из запрещенных картин члены комиссии крамолы не обнаружили. А ведь это не только невинно пострадавшие фильмы, зачастую это еще и сломанные судьбы их создателей. Сторонники цензуры, ответьте, вы хотите повторения этого опыта?
Благодаря действиям комиссии были выпущены на экраны, отправлены на фестивали ранее запрещенные или кастрированные цензурой прекрасные картины Марлена Хуциева, Андрея Тарковского, Алексея Германа, Ларисы Шепитько, Глеба Панфилова, Александра Сокурова, Владимира Мотыля, Сергея Параджанова, Андрея Кончаловского, Геннадия Полоки, Киры Муратовой, Юрия Ильенко, Александра Аскольдова, Булата Мансурова: Без них наша сегодняшняя духовная жизнь была бы неизмеримо беднее.
Нынче цензура у нас запрещена Конституцией. Но по факту она, увы, поднимает голову, обретая и скрытые, и вполне открытые формы. В последние годы у нас не были допущены до экрана фильмы «Клип» Майи Милош, «Любовь» Гаспара Ноэ, «Смерть Сталина» Армандо Ианнуччи: Первый, напомню, победил на Роттердамском фестивале, премьера второго состоялась в Каннах, а насмешливая антитоталитарная «Смерть Сталина» была признана лучшей европейской комедией года.
Но нашему Министерству культуры, отказавшему фильмам в прокатном удостоверении, фестивальные победы не указ. Хотя запретителей следовало бы привлечь к ответственности за покушение на Основной закон РФ, однозначно запрещающий цензуру. Но прокатчики судиться с мощной государственной структурой не рискнули. Более того, недавно они сами, уже без указаний министра Мединского, вырезали сексуальные сцены из фильма «Рокетмен», повествующего о бурной жизни Элтона Джона, чем весьма разгневали и авторов фильма, и самого певца. Случился маленький скандал. Но ведь может случиться и большой — с международными судами и большими штрафами.
Что касается российского кино, то здесь случаи прямого запрета картин сравнительно редки. На память приходит только фильм «Приказано забыть» Хусейна Эркенова, рассказывающий о депортации чеченцев и ингушей в 1944 году. Чиновники Минкультуры усмотрели в картине то ли «нарушение исторической правды», то ли «разжигание межнациональной розни», хотя критики, успевшие увидеть картину до запрета, таких грехов в ней не нашли. Вторым легшим на новую полку фильмом стал «Комбинат «Надежда» Натальи Мещаниновой, которому отказали в выдаче «прокатки» из-за нежелания авторов «запикивать» нецензурную лексику — она у нас на экране нынче под запретом. В отличие, надо сказать, от европейских стран, где проблема регулируется возрастными ограничениями. Да и самих разрешительных удостоверений практически нигде в Европе уже нет. Там прокатчики выпускают фильмы на экраны в уведомительном порядке.
С приходом в Минкультуры Владимира Мединского тактика ведомства во многом изменилась. Теперь неудобные фильмы останавливают еще на стадии замысла. Так, «Левиафан» Андрея Звягинцева и «Дурак» Юрия Быкова были последними остросоциальными фильмами, которые получили финансирование от государства. «Нелюбовь» и «Завод» Звягинцев и Быков снимали уже на частные инвестиции. Сегодня ни один острый, проблемный фильм не имеет шансов получить господдержку. У руководителей нашего кино нынче в приоритете патриотические духоподъемные блокбастеры типа фильмов «Легенда № 17», «Движение вверх», «Легенда о Коловрате», «Викинг», «28 панфиловцев» и всевозможных картин про танки. Раньше военный кинематограф рассказывал о людях, теперь вот о танках...
Легенды в основном куются на материале советской и глубокой российской истории — сегодня властям гордиться особенно нечем. И о том, что горстка олигархов и высокопоставленных чиновников владеет основными материальными ресурсами страны, а половина населения живет в унизительной бедности, вы из нашего кино (не только игрового, но и документального) не узнаете. Режиссеры предусмотрительно обходят острые темы стороной. На недавно закончившемся главном национальном фестивале «Кинотавр» больше половины программы составляли фильмы про семью и супружеские измены. Такой самоцензуры наше кино не знало, похоже, и в глухие застойные годы.
P.S. Самое прискорбное, что о цензуре тоскуют не только чиновники, но и зрители. Те волны тщательно взбиваемого общественного негодования, которые еще до выхода фильмов обрушивались на несчастную «Матильду» Алексея Учителя, или на спорный «Праздник» Алексея Красовского, или на бесспорно хороший антивоенный фильм «Братство» Павла Лунгина (в эти дни он представляет российское кино на крупнейшем Шанхайском кинофестивале), доказывают, что наше общество по своей ментальности еще осталось советским. Что оно оказалось не готово к свободе. В том числе к свободе выбирать себе зрелище по возрасту, уму и душе, без запретов и указующего перста государства.