Это цитата из подметной листовки, подброшенной в почтовый ящик Александра Николаевича Яковлева.
Это цитата из подметной листовки, подброшенной в почтовый ящик Александра Николаевича Яковлева. На конверте подпись: "Яковлеву". В других письмах и статьях желтой прессы он в зависимости от фантазии нанятых авторов, является обладателем еврейских фамилий типа Янкелевич, Кац и др.
Упомянутая листовка была подброшена не когда-то, не в "те года", а теперь, когда за окном третье тысячелетие от Р.Х. Значит, жив "курилка". Они не исчезли, не пропали от невостребования, эти лжепатриоты, злобствующие клеветники. Они живы, как клопы, которые не гибнут ни в вечной мерзлоте, ни в знойных Сахарах...
Я не политический журналист, не социолог, а бывший солдат. Все солдаты - живые и мертвые - были и останутся моими родственниками, родными душами.Ядовитые стрелы клеветы, направленные на них, целятся и в меня. Рана от ножа заживает. От языка - никогда.
Легче справиться с ложью, шельмующей быт, дело, даже взгляды. Горько, больно, но невыносимее - измышления и ложь, связанные с нашим прошлым.
Цитирую дословно фразы из подметной листовки (с их корявостью): "Дезертир Волховского фронта, пробывший на войне несколько дней, самострел... через тряпку в собственной моче по настоянию отца прострелил себе ногу, медсестра поняла запах - ранение самострельное, а сам сочинял байки, что фашисты вывели его из строя"...
Закрываю с презрением кавычки. Не комментируя этот злобный бред, отправляюсь памятью на войну.
... Волховский фронт... Станция Погостье (под Ленинградом) 6-я отдельная бригада морской пехоты. Комбриг - Прытков. Комиссар - капитан 1 ранга Петр Ксенз. Сорок второй год... Болота... болота... болота... Холодный, промозглый сентябрьский туман. Старший лейтенант Александр Яковлев - командир взвода автоматчиков, занимающихся разведкой ближних тылов противника. За несколько месяцев взвод трижды менял состав - такие большие потери. Яковлеву пока что везло. Бригада готовилась к отвлекающему маневру: взломать оборону противника на небольшом участке фронта.
В то роковое утро 15 сентября 1942 года взвод яковлевских автоматчиков, при поддержке пехотной роты капитана Болотова первым начал выдвигаться, прорезав дыры в проволочном заграждении.
Самая малая единица в соединении - взвод - первым соприкасается с противником, первым движется к вражеским окопам и блиндажам, первым несет основные потери. Командиры взводов - "Ваньки-взводные" - гибли чаще других боевых офицеров: "девятьсот семьдесят одна тысяча человек", молодых, не успевших состариться - не вернулись с войны. Такова жестокая статистика Великой Отечественной.
...Тишина затаенного ожидания. Ни свиста пуль, ни шипения мин. Яковлеву не нравилась эта тишина. Но они продолжали движение - вполроста, короткими перебежками.
У заболоченного кустарника тишина взорвалась. Это был первый пристреленный ориентир. И сразу же три разрывные пули - от бедра до голени. Четвертая, к счастью, обычная, - в грудь навылет. Он упал, успев выкрикнуть: "Продолжайте движение!"
Те, кто бросился его вытаскивать из-под огня, упали замертво. Одному из моряков удалось все же вытащить истекающего кровью комвзвода и столкнуть его в воронку.
А потом... Потом было все как на войне ...
Сначала его везли на телеге - до Ладоги. На выбоинах телегу трясло, от боли он несколько раз терял сознание. На перевалочном пункте появился санитарный самолет "У-2", и вместе с тяжелоранеными офицерами Яковлева доставили в город Сокол и разместили в эвакогоспитале 15-39.
Нога посинела, кожа на ней хрустела, как пергамент. Началась гангрена. Хирурги, посовещавшись, решили спасать ногу пересадкой кости из тазобедренного сустава левой здоровой ноги. Операция опасная и болезненная. На нее требовалось согласие раненого.
Яковлев отупел от незатухающей боли. Наступило безразличие. Он был согласен на все, только бы скорее все кончилось...
К счастью, с инспекцией в госпиталь приехала группа военных хирургов во главе с молодым профессором. Тот выслушал сообщение ведущего хирурга, осмотрел раненого, спросил:
- Сколько вам лет?
- Девятнадцать.
- На стол, - скомандовал профессор.
Мы порою не запоминаем, в спешке жизни, непростительно забываем имена своих спасителей. Тогда - он очень жалел потом об этом, что греха таить - не спросил фамилии этого решительного и, видимо, талантливого молодого профессора.
Но не забыл сестричку, которая долго выхаживала его.
...Мы - раненые - почему-то всем сестрам, спасавшим нас, просиживающим над нами ночами, после забытья, когда чуть-чуть полегчает, обещали на них жениться. Они с улыбкой утвердительно качали головами, мол, не ты первый...
Кстати, после войны медсестры и "военные девочки" оказались "ни при чем", забытые, рано состарившиеся, часто оставшиеся одинокими.
Да и мы оказались не очень-то счастливыми. Недолеченные раны, посеянные войной осколки остались с нами - вместе с пустыми заверениями державной благодарности. Устраивали свою удачливую жизнь, жали наше поле те, кто был "при супе", на обочинах и окольных путях войны, в глубоких штабах, а то и просто... Да что говорить, "мавры сделали свое дело"...
...За шесть месяцев госпитальной жизни ногу Александру Яковлеву на четыре сантиметра вытянули. И все же правая нога на полтора сантиметра осталась короче левой. Не сгибается в колене: пряма, как его характер.
...В одной из госпитальных палат лежал он рядом и подружился с солдатом Иваном Беловым - отцом будущего знаменитого писателя Василия Белова, во времена "патриотического" застоя поносившего почем зря истинного, в моем представлении, патриота и демократа -Яковлева.
В те годы "дальние, глухие" я, грешник, оказавшись в рядах "беспринципной групповухи", был исключен из института и ушел плавать. В Канаде разжалованным в послы был Яковлев, где я с ним и познакомился. Он встречал меня радушно, но сдержанно...
С годами мы виделись редко, но я всегда радовался встрече с Александром Николаевичем.
Недавно за праздничным столом, за который в честь Дня защитника Отечества я был приглашен боевым генералом Владимиром Макаровым, наше солдатское прошлое объединило нас. Я вновь встретился с Александром Николаевичем.
Оказалось, что я старше его и по годам, и по военному званию. На два года и две звездочки.
Он как бы невзначай, но с огорчением рассказал мне про листовку, подброшенную в почтовый ящик.
Я держу ксерокопию в руках, и она обжигает пальцы... Не случайно - листовка. Не случайно - ему. Худшие пытаются топтать лучших. Пасынки века не смиряются со своей ролью "за шторой", "в болотной жиже", в тени.
На листовке написано: "Остановите Яковлева". А я думаю: опубликовать бы списки анонимных негодяев. В органах правопорядка - ФСБ, МВД - они же есть. Мы должны видеть их лица. Знать их адреса.
Фашисты, киллеры пера, ножа и ствола дышат нам в затылки.
Мы должны резко обернуться!
Григорий ПОЖЕНЯН.
P.S. Когда мы прощались с Александром Николаевичем, спросил:
- О каких частностях вам хотелось бы прочесть в моей заметке, если она будет напечатана?
- Во-первых, - сказал он, - до сих пор помню здание школы в городе Сокол на Вологодчине, где меня посетила моя мама и привезла мне несколько блинов со сметаной и кусочек мяса... Она тогда посмотрела на мои обжитые костыли и спросила: "Что же я с тобой делать-то буду?"
Во-вторых, хотелось бы мне уточнить, что мой хирург, спасший ногу, был армянин. Мой комиссар - погибший на войне, храбрец из храбрецов, капитан первого ранга Петр Ксенз - еврей. А сестричка, выходившая меня, типичная милая добрая русская женщина - Шурочка Симонова...
Он задумался и добавил: - Да, пожалуй, и все...