- Лет 20 назад в центре старой Москвы возник театр "У Никитских ворот". Сегодня каждый квадратный метр в этом районе на вес доллара и, наверное, такое сейчас было бы невозможно?
Розовский: Пожалуй. А тогда руководство Москвы просто отдало нам обычную коммуналку, где раньше жили люди. Один из них так и не дождался новой квартиры, умер. Помню, потом еще долго на стене висел его костюм.
Мы провели реконструкцию, снесли стены, и в итоге на месте одной коммуналки появился зал на 73 места. Когда продаем входные билеты, в зале помещается до 120 человек. Мое поколение привыкло обсуждать проблемы на кухне, и мы остались верны этой традиции. Превратили бывшую общую кухню в сцену, на которой ставим свои спектакли. Один из них мы так и назвали: "Песни старой коммуналки".
- Неужели в наше время 70 сидячих и 50 стоячих мест позволяют прокормить театральную труппу и оправдать все расходы?
Розовский: Деньги нужны не только на зарплату. Постановка каждого спектакля - это расходы на костюмы, на декорации. Мы подаем заявку, а дальше действует старая распределительная система, которая была еще при советской власти. Единственное отличие - нет идеологической цензуры. Но на смену пришла цензура финансовая. Когда я просил деньги на "Вишневый сад", мы их получили. Но когда сказал, что хочу поставить спектакль "Не боюсь Вирджинии Вулф", мне не дали ни рубля. Потому, что это Олби, американский драматург.
Сокол: Считайте это художественным вымыслом. Просто Комитет по культуре может профинансировать только один спектакль в год.
Розовский: Считайте это антихудожественной правдой. Ведь если театр будет выпускать один спектакль в год - он умрет. Теперь внимание: в нашем репертуаре 30 названий. Спрашивается, как это удалось? К сожалению, никто до сих пор всерьез не разобрался, что произошло и происходит в театре "У Никитских ворот". Я считаю, что в художественном отношении наш театр отнюдь не бедствует.
- Но актеры-то бедствуют.
- Люди у нас работают не за деньги. Люди талантливые, трудолюбивые, которые жить не могут без театра. Но у меня сердце разрывается, когда вижу артиста, который экономит на бутерброде и стакане чая в буфете. "Внештатники" зарабатывают гроши, по 300-400 рублей. Чтобы как-то выжить, некоторые моют посуду в ночных клубах. Другие сотрудничают с ТV и радиостанцией "Эхо Москвы", где делают отменную рекламу... Рынок возвышает, но может и унизить.
Очень большой разрыв в заработках между просто актерами и так называемыми звездами. Да, они собирают публику, но плата в антрепризных спектаклях часто просто не соответствует уровню исполнения: за штампы иной раз артист получает многомесячный оклад. А рядовые мастера сцены бедствуют. Потому, что их не снимают сегодня в кино, в них никто не вкладывает деньги. А без денег невозможно сегодня "раскрутить" актера. Зато бездарность раскручивают, вкладываясь в нее...
- Что же вам мешает поставить антрепризный спектакль и заработать деньги?
- Тогда это будет уже не Марк Розовский. Я - строитель театра. Есть отличие между профессией режиссера и профессией главного режиссера. Но я могу зарабатывать, например, поехав в другой город или за границу. Кстати, на эту статью нашего дохода министерство уже накладывает лапу. Раньше мы прекрасно работали на выезде - в театре "Сатирикон", в театре Калягина... Но сегодня большой зал устанавливает такую цену аренды, что нам это становится не по карману. А ставить у себя на сцене антрепризный спектакль - увольте. Антреприза держится на звездах, дешевых декорациях, спектаклях, где цена билета 100 долларов.
- Вы хотите сказать, что антреприза - это два стула и "обезьяна"? Так называют популярных актеров, которые завлекают зрителя.
- Антреприза - это бизнес. А мы говорим об искусстве театра.
- Что тогда вам мешает установить такую же цену на билеты? Говорите же, что у вас прекрасные актеры и прекрасные спектакли.
- Мы работаем не от случая к случаю, а систематически. У нас фабрика, нам нужно каждый вечер заполнять зрительный зал, а не "выстреливать" два-три раза в месяц. Только вы не подумайте, что я против того, чтобы актеры подрабатывали в антрепризных спектаклях. Просто я считаю, что настоящего искусства, мастерства в антрепризе пока очень мало.
- Вы имеете в виду Чурикову, Янковского или Юрского, чьи имена мелькают сегодня на афишах?
- Нет, те, кого вы назвали, - блистательные артисты. Но у нас масса антреприз, которые гонят откровенную халтуру и занимаются театральным авантюризмом благодаря именам, и только. О каком профессионализме тут можно говорить. Я своими глазами читал, как Меньшиков после премьерного спектакля говорил, что взялся за роль всего неделю назад. А в рекламе было написано: "Первый актер России". Я уважаю Олега Меньшикова, но что тогда говорить, скажем, про Олега Табакова, у него какой номер? Если люди покупают дорогие билеты и идут смотреть антрепризу - ради Бога, это их право. Но дайте и нам возможность себя утвердить.
- Не понимаю, кто и что вам должен дать?
- Ну не дать, а хотя бы не душить. Не дикость ли, что такой театр, как наш, платит налоги с фонда оплаты труда. То есть государство дает деньги театру, а потом часть этих денег мы возвращаем обратно. Второй абсурд - НДС и налог на прибыль с коммерческой деятельности. Последней именуется сдача в аренду под зубоврачебный кабинет нескольких наших помещений. В итоге от аренды нам остается 50 процентов. Какой смысл одной рукой давать, а другой отнимать?
Да, ни в одной стране мира нет столько государственных театров! Среди них, конечно, есть театры-монстры, театры-гробы, от которых за версту несет мертвечиной. Однако именно русский репертуарный театр добился всемирной славы. Поэтому нам нужна очень осторожная театральная реформа, которая бы сохранила, а не разрушила театральное дело в России.
- Вы недавно были в США. Разве там государство помогает театру?
- Государство почти не помогает, зато вся Америка вовлечена в благотворительную деятельность. В каждом зале есть от 20 до 50 кресел, на которых написана фамилия человека, который дал деньги на развитие театра. Золотыми буквами на золотой дощечке.
Зачем богатые дают деньги на театр? Думаете, они любят культуру больше, чем мы? Да потому, что им выгодно так тратить деньги. Налоговое законодательство поощряет их вклады в культуру. У американцев благотворительность в крови. Поэтому их воробьи и бродячие собаки живут лучше наших.
Сокол: И сами мы не имеем права на благотворительную деятельность. К нам приходят бедные люди - мы пускаем их в зал бесплатно.
Розовский: Но объявить, скажем, спектакль в пользу нуждающихся людей моего цеха: писателей, драматургов, а их сегодня очень много, - это нельзя. Считается: если получаешь дотацию, значит, нуждаешься. А вот мои артисты и я хотим бесплатно сыграть в детдоме. Оказывается, нельзя, хоть тресни. Вот такая у нас ханжеская позиция.
Сокол: Закон не предусматривает в гостеатре благотворительность. Поэтому я как бухгалтер должна говорить "нет" своему художественному руководителю. Хочешь сделать доброе дело - схитри, смошенничай...
Розовский: Театральный ансамбль складывается годами. Я коллекционирую своих актеров, выращиваю их, как кристаллы, в течение многих лет. Это очень важно этически, творчески. Только у нас, в России, это возможно. Поэтому мы должны хранить систему русского репертуарного театра как зеницу ока. Но нужна и реформа, которая учла бы все то, о чем говорит мой главный бухгалтер. Работать на ниве искусства должно быть выгодно. Театрам России как хлеб нужен закон о театре в пакете с законом о меценатстве.