Три года, как с нами нет Ямщикова - реставратора, просветителя, борца за культурное наследие. Свято место пусто...
Я часто мысленно обращаюсь к нему. Сняли мораторий на приватизацию объектов культурного наследия — подумала о Савве. Вспомнила, как в документальном фильме «Мой Псков» упрямо клонил голову и размышлял весьма саркастически: «Матвиенко говорит, что памятники нужно отдавать в частные руки, потому что они разрушаются, а денег на реставрацию нет. Лучше пусть разрушаются. Они еще, может, 200 лет будут разрушаться, а какой-нибудь Абрамович с его деньгами все за неделю сломает и золотое джакузи там поставит...».
Очевидцы живописали его выступление на президентском совете по культуре в связи с
Георгий Василевич, директор Пушкинского заповедника, несколько лет жил в сущем кошмаре: обыски в офисе, изъятие бухгалтерских книг, уголовное дело под смешным предлогом, инсульт. А все потому, что не давал строиться людям, желающим быть поближе к Пушкину. Земли заповедные отказывался продавать. Заповедник — это же не только усадьбы в Михайловском, Петровском и Тригорском, это и ландшафтные территории — не замки сытых должны быть видны с крылечка господской усадьбы, а неторопливая Сороть, озерцо Маленец, куда, как утверждал знаменитый Гейченко, можно прийти в ночь и позвать Пушкина. Захочет — откликнется. Так вот Василевич стоял на страже наших с вами интересов. А на страже его, Василевича здоровья, свободы, судьбы — стоял Савва. С открытыми письмами в СМИ, выступлениями, поездками в Пушгоры и хождением по начальству.
Почему у него получалось? Потому, что он всегда имел ясную цель, и цель эта была благородной. Чтобы добиться ее, он вербовал людей под свои знамена и не боялся затрачиваться. Если важный чиновник находился в зоне Саввиной досягаемости — в Москве, Питере, Пскове, Суздале, Ярославле, Новгороде — он к нему ехал. Входил в приемную сюрпризом, валился на стул, а отдышавшись, строго произносил: «Доложите: Савва Ямщиков:» Наверно, в нем умер актер, потому что вся его стать, голос, мимика говорили: к Магомету пришла гора, ей нельзя перечить, ее нельзя не пустить — пожнешь беду. А если доехать на машине было нельзя — писал письма. Пять писем главе Карелии Катанандову: доколе будут тянуть с музеем плотника Ёлупова, все силы отдавшего Кижам. Пока не сделали — не отстал.
Мне как-то сказал: «Знаешь, я тебя в свою команду взял». А кто, спрашиваю, там еще? А больше, говорит, никого и не надо. «Сама подумай: мы уже так во все это влезли, что лучше нас никто этого и не знает! А надо будет, мы и других призовем». Вот это же главное: ему было кого призвать. «Наши люди» оказывались всюду: среди именитых спортсменов, боевых генералов, дипломатов, известных всему миру танцовщиков. Иногда Савва звонил: «Запиши телефон, он ждет твоего звонка». Я, конечно же, насчет «ждет» сомневалась, думала — фигура речи. Но ведь действительно ждали! И голос незнакомца ласков, и сделать-то он готов многое...
Ямщиков коллекционировал людей. Коллекция была бесценной, но ее экспонатами он делился щедро. Даже те, кто с ним раздружился, всегда подмечали эту его черту. Юра Рост, попыхивая трубкой, сказал: «Савёлке я благодарен за то, что он познакомил меня с массой интереснейших людей. Художники, балерины, космонавты: Благодаря ему завязывались небывалые сюжеты. Умел украсить жизнь...».
Человек он был не шелковый, компромиссов не любил, постоянно пребывал в готовности сокрушить врагов и помочь друзьям или шире — хорошим людям. С годами Ямщиков, думаю, станет вполне себе мифологическим персонажем. Для ясности расскажу одну быль: на искусствоведческом факультете МГУ, где учился Савва, был «один негодяй» (терминология Саввы). Замдекана. Засадил достойного парнишку — за антисоветчину. Все, понятно, возмущались про себя. И вот Ямщиков оказывается в кабаке (терминология С. Я.) и видит этого негодяя в стельку пьяным. Вызывает милицию. Негодяя ведут под белы руки к концу карьеры, и тот, сфокусировав взгляд на знакомом лице и смутно припоминая, вопрошает: «Ты кто?» — «Кто-кто?! Эдмон Дантес!» — отвечает Савва.
История с подтекстом: зло должно быть наказано, справедливость должна торжествовать. Он с этим убеждением прожил жизнь. Дай бог каждому.