100 лет назад родился выдающийся советский кинорежиссер Станислав Ростоцкий
Он прожил длинную (почти 80 лет), драматичную и счастливую жизнь, так похожую в главном и сущностном на жизнь своих сверстников. Вот самые ранние вехи его судьбы: полуголодное детство в провинциальном Рыбинске, штаны, перешитые из отцовских одежек, скученная жизнь в городской коммуналке. Война, на которую он, комиссованный из-за болезни позвоночника и проходивший службу в запасной бригаде, «сбежал» в 1943-м. Страшные бои под Вязьмой и Смоленском, тяжелое ранение под украинским городом Ровно…
- По мне танк проехал, - рассказывал впоследствии Станислав Иосифович. - Жив я остался только благодаря друзьям и тому, что нижняя часть тела провалилась в окопчик. Поэтому была разрушена только нога и грудная клетка. И рука была оторвана. А потом ещё осколком в лоб съездило. Я был абсолютно беспомощный, и молодцы ребята, что отняли у меня пистолет. Потому что, если бы они не отняли, то я бы, наверное, застрелился.
Потом были госпитали, операции, пункции, отрезанная ниже колена нога, протез, вторая группа инвалидности. Этот горький жизненный опыт, который Ростоцкий сполна и честно разделил со своим поколением, пригодился ему, когда в 1944 году он появился в коридорах ВГИКа. Для него не было вопроса: о чем снимать, где брать сюжеты для кино. Военная тема надолго стала определяющей в его судьбе, подарив нашему искусству настоящие шедевры антивоенного кино: «Майские звезды», «На семи ветрах», «А зори здесь тихие»…
Но был в его жизни и другой опыт – мирный и абсолютно уникальный. Станислав Иосифович рассказывал мне, как еще в юные годы он, наивный, увлекающийся искусством подросток, попал на кинопробы к великому Сергею Эйзенштейну, который начал снимать фильм «Бежин луг», впоследствии уничтоженный сталинской цензурой. «Хорошо смеется», - написал тогда на фотопробе юного Ростоцкого классик. Через два года Стасик нашел Эйзенштейна и честно доложил, что согласен чистить ему ботинки, бегать в магазин, мыть посуду, если тот научит его снимать кино.
- Сергей Михайлович рассмеялся, - сам улыбаясь своей удивительной улыбкой, рассказывал мне Станислав Иосифович. - Для начала посоветовал проштудировать всю русскую классику, а заодно досконально изучить творчество европейских писателей и композиторов, познакомиться поближе с картинами импрессионистов, японским, китайским, древнерусским искусством. Когда я пришел к Сергею Михайловичу в следующий раз, тот устроил мне самый настоящий экзамен, который я, скажу честно, выдержал не сполна. И так повторялось раз за разом…
Эта требовательная дружба, продлившаяся до конца жизни Эйзенштейна, очень много значила в судьбе будущего режиссера. Интерес к мировой и русской художественной культуре вкупе с суровым жизненным опытом рано сформировали его личность, общественные взгляды, художественные пристрастия. К моменту окончания Ростоцким ВГИКа руководитель мастерской Григорий Козинцев считал, что молодому режиссеру сразу можно доверить большую картину, не маринуя его на обязательных в те времена документальных и научно-популярных лентах.
Но, несмотря на столь лестную характеристику, путь Ростоцкого в большое кино оказался далеко не простым и совсем не легким. Его дипломную картину «Пути-дороги» положили на полку, она вышла только после ХХ съезда КПСС. Его картину «Дело было в Пенькове» посчитали клеветой на колхозный строй и первоначально напечатали унизительным тиражом в 10 пробных копий. Его фильм «Доживем до понедельника» пытались остановить еще на стадии замысла и съемок, а затем предложили внести около 30 (!) поправок. Картину «Белый Бим Черное ухо» ему не разрешали снимать три года. Наконец, его последний фильм «Из жизни Федора Кузькина» по прозе Бориса Можаева был снят в 1989 году, когда кинопрокат уже безнадежно рухнул, а кинотеатры были превращены в мебельные салоны…
Но эти и другие его картины с боями прорывались к зрителю. То благодаря заступничеству Хрущева, как было с лентой «Пути-дороги», то благодаря его собственному бойцовскому характеру, то благодаря зрителям, которые валом валили на его фильмы, заставляя прокатчиков в срочном порядке допечатывать копии. Человек высочайшей культуры, Ростоцкий был начисто лишен снобистского желания снимать кино для «посвященных», он хотел быть услышанным и понятым как можно большим количеством людей. Не случайно его картины «Доживем до понедельника», «А зори здесь тихие», «Белый Бим Черное ухо» были признаны читателями массового киножурнала «Советский экран» лучшими фильмами года.
Несмотря на постоянные бои с киночиновниками, Ростоцкий никогда не испытывал соблазна податься в диссиденты. Но не был он и ловким царедворцем, кинематографическим генералом, как его пытались представить некоторые коллеги, уязвленные обилием наград и званий, которых он был удостоен (вполне заслуженно) за свое творчество. Нет, Ростоцкий был цельным, последовательным художником, который своими фильмами, неизменно пронизанными гражданской болью, как мог, как умел, боролся с несовершенством советской системы. Он искренне верил, что ее можно улучшить, сделать гуманнее и справедливее. Поэтому крушение СССР воспринял как личную драму.
Последние 10 лет жизни Ростоцкий ничего не снимал. Жил на пенсию ветерана войны. Переехал в маленький городок Высоцк под Выборгом, принимал здесь на скромной дачке своего многолетнего сподвижника и друга Вячеслава Тихонова, ловил в Финском заливе рыбу. В шутку говорил мне, что это его истинное призвание. Как-то на фестивале архивного кино в Белых Столбах я спросил его, почему он больше не снимает фильмы.
- Да не вписываюсь я в нынешнее жестокое время и в нынешнее жестокосердное кино, - махнув рукой, с горечью ответил он. И ушел, прихрамывая на больную ногу, в глубину заснеженной березовой аллеи.
Это был последний наш разговор. Буквально через год его не стало. Ростоцкий ехал со своей дачи на открытие Выборгского фестиваля «Окно в Европу», который он возглавлял в качестве президента. По пути внезапно почувствовал резкую боль в груди. Станислав Иосифович успел остановить машину, заглушить двигатель. Сидевшая рядом жена, актриса Нина Меньшикова, метнулась к телефону, вызвала «скорую». Бригада врачей приехала быстро, но сделать уже ничего не смогла…
Он умер, как умирают, наверное, только святые, безгрешные люди – не в больничной палате после мучительной болезни, а - сгорел на ветру жизни, которую он так любил, понимал и воспевал в своих замечательных фильмах.