Что оставляет нам Валентин Распутин в своем духовном завещании
Вот оно как получилось... Накануне 78-го дня рождения последнего классика русской литературы иркутяне привезли в Москву и представляли в редакции «Российской газеты» видео-книгу, снятую по знаменитой повести «Прощание с Матерой». Собравшиеся по такому поводу говорили о писателе и его творчестве в настоящем времени, а Валентин Григорьевич в эти самые часы уже уходил, отплывал от нас к иным берегам в московской больнице.
И таким особым, пронзительным смыслом наполнилось это негромкое событие. Хотя казалось бы: иркутяне прочитали «Прощание с Матерой» вслед за недавно нашумевшим в интернете проектом «Каренина. Живое издание», и со стороны можно было подумать, что это всего лишь повторение успешного предприятия. Но сейчас уже очевидно: и сам факт, и материал вырвались за узкие пределы того, что называется событием культуры. Повесть Распутина, вышедшая в свет почти 40 лет назад (в 1976-м в журнале «Наш современник»), оказалась острее и современнее всего, что публикуется сегодня, а получив такое поистине народное, многоголосое воплощение, она выглядит завещанием писателя с огромным нравственным авторитетом.
Прочитавшие повесть вслух друг за другом 345 волонтеров доносили к нам распутинское повествование не как давно отошедшую, многоуважаемую классику, а словно только что полученное письмо от стариков из зоны затопления Богучанской ГЭС. Но не только современные сибирские реалии делают «Прощание с Матерой» невероятно актуальным текстом. Образ уходящей на дно 300-летней сибирской деревни не может сегодня не проецироваться на Россию. И не ищите в моих словах политического подтекста! Я не о кризисе всего и вся сейчас говорю. Кризис — это как ледоход: он разворотит мосты, дороги, сомнет все на своем пути, но неизбежно завершится, сменится ровным течением жизни. А вот Россия крестьянская и Россия читающая — они, боюсь, уже не вернутся. Тихая гибель деревень и такое же тихое умирание библиотек имеют, похоже, одну причину: из них нельзя извлечь скорую прибыль.
Впрочем, в мегаполисах сейчас пытаются сделать из библиотек нечто вроде банно-прачечных трестов. Их заставляют приносить «пользу»: например, одну из маленьких библиотек в центре столицы обязали за год заработать 2 млн рублей... И в таежных далях — нечто подобное, но на другой аршин: бери гектар земли, хозяйствуй, извлекай прибыль — если, конечно, сможешь. Что-то есть во всем этом от жеста отчаяния. Так быстро и легко ломалось все, что складывалось десятилетиями и веками: уклад, человеческие и хозяйственные отношения, природа, могучая и беззащитная под натиском временщиков. А теперь стоим на пустыре и чешем в затылке: куда они вообще подевались — люди с душой и руками, растущими из правильного места? Впору вносить их в Красную книгу и оберегать с той тщательностью, какой ныне удостоены разве что уссурийские тигры...
...Начинал писать эти заметки, когда Валентин Григорьевич еще не ушел от нас, а завершаю в день его отпевания. И главная, бьющая в висок мысль этих дней: как обворованы поколения 20- и 30-летних — они не знают о Валентине Распутине ничего! Замечательные и прекрасно образованные (МГИМО, МФТИ, МГУ...) молодые люди, с которыми я говорил в эти дни, честно признавались: не читали, не слышали, не знаем. Что это, если не сигнал бедствия?
Да, есть ребята, которые читали Распутина по школьной программе и что-то запало им в душу, но они как белые вороны среди сверстников. Ведь у человека, прочитавшего Распутина и полюбившего его героев, меняется состав крови, состав мыслей, ткань души истончается. Ему больно и трудно жить в обществе, где превыше всего ценятся креатив и успешность, в стране, где недавно премьер Медведев посоветовал учителям приглашать в школы олигархов, чтобы они учили наших детей, как надо забираться на вершину сытости и довольства.
Я пошел прощаться с Валентином Григорьевичем, захватив с собой одну из его книжек — думал, в очереди перечитаю, поговорю с ним. А подошел к храму Христа Спасителя — одни солдатики-мальчишки да телевизионщики с камерами, как стая шумливых, взъерошенных грачей, сгрудились у входа. В храме — горсточка людей у гроба, и так каменно-одиноко, пустынно, горько. И секьюрити вежливо подталкивают: «Проходите, проходите...» Вышел на солнце будто оглохший, ослепший. И солнце показалось каким-то жестким. Только и света, что в Иркутске проводили иначе.
Вернулся домой, к своему любимому черненькому трехтомнику Распутина (изданному в смутном 1994-м с гениальным предисловием Валентина Курбатова) с до времени состарившейся, пожелтевшей бумагой. Почему-то этот зачитанный скромный трехтомник более всего напоминает мне самого Валентина Григорьевича.
Мария Рыкова, волонтер (в прошлом году переехала в Иркутск по программе переселения из зоны затопления БоГЭС)
— Я переселенка из затопляемого поселка Кеуля. Читала «Прощание», и слезы наворачивались. Для меня это не только литература — это моя жизнь. Свой дом, в котором я выросла, точнее, то, что от него осталось, я увидела совсем недавно, приехав в родные места. Его разобрали, оставили только печку, на которой видны еще наши детские рисунки — мы в детстве любили разрисовывать ее белые бока. Дом не затопит — он стоял на самом высоком месте в деревне, на горе, но вокруг будет вода.
Роман Сенчин, писатель, автор романа «Зона затопления»
— В литературе есть такое понятие: тема закрыта. Но и сегодня происходит то, что давно оплакано литературой: При встрече с Валентином Распутиным я спросил: «Можно ли писать о новой ГЭС, о новом водохранилище?» Он в ответ: «Писать необходимо». Жаль, мы все чаще собираем память о том, чего уже не вернешь.
Владимир Толстой, советник президента по культуре
— Чтение вслух — это совершенно особое явление, когда ты делишься с людьми тем, что любишь в литературе. Как замечательно, если бы вологжане вот так же вслух прочли бы «Привычное дело» Белова, в Краснодаре бы прочитали все вместе «Мой маленький Париж» Лихоносова, а в Красноярске — «Царь-рыбу». Большая литература делает нас ближе друг другу.
Алексей Варламов, писатель, ректор Литературного института имени Горького
— Говоря о «Прощании с Матерой», не могу не вспомнить потрясающего иркутского издателя Геннадия Сапронова. Он скоропостижно умер после поездки по Ангаре в зону затопления. Он, сильный и мужественный сибиряк, не перенес увиденного. Геннадий делал великое дело, донося до читателей произведения Астафьева и Распутина в лучшем художественном оформлении. Читая вслух такие книги, мы возвращаем себя в вертикальное положение. Ведь в последние годы мы расползлись по горизонтали, погрузились в пучины быта. Вечный непобедимый распутинский листвень из «Матеры» — будем за него держаться и видеть небо.
Отец Евгений, настоятель Михайло-Архангельского Харлампиевского храма в Иркутске
— Эта боль в русском человеке — как совесть: либо она есть, либо ее нет. Мне кажется, что Валентин Распутин предоставляет возможность читателю самому искать средство для врачевания этой боли. И если средство находится, то тогда не зря трудился гений.
Валентин Курбатов, писатель
— Это по-человечески интересно и важно — услышать книгу из разных уст. Ведь на время чтения в нас бьется одно сердце. Думаю, те, кто читал вслух «Прощание с Матерой», теперь стали тайной родней и могут при встрече обняться. А тут еще такая литература! Валентин Распутин — из «долгих» художников, и теперь уже надолго вперед ясно, что он часть нашей духовной генетики и без него, без его книг мы русской нравственной истории не представим. И не читать его — значит, сознательно укорачивать свое сердце. Пока мы стыдимся своего прошедшего и переодеваемся в платье с чужого плеча, «Прощание» будет актуально, потому что душа-то в нас еще живая, ее, как старое платье, не сбросишь. И память свою долгую христианскую просто так не избудешь.
Старый литературовед Чичерин, оценивая язык «Прощания», писал: «Валентин Распутин заговорил с такой полыхающей, из недр русской деревни вынутой речью, что диву дались все читавшие и Глеба Успенского, и Льва Толстого, и Лескова, и Леонова, чувствующих глубоко и русскую деревню, и ее говор». Этот высокий ряд предшественников тут не случаен. Книга сразу вошла в национальное сознание как общее каждому сердцу явление, как наше прощание с какой-то огромной частью истории. И по сей день мы никак не найдем себе места — как выросший в деревне человек при переезде в город. Книга, как и все, что написал Валентин Григорьевич Распутин, будет еще долго болеть в нас, пока окончательно не «переедем»...