Литературный обзор
«Они любить умеют только мертвых», — произносит в отчаянии пушкинский Годунов. Он, конечно, прав. И в том нас убеждает сам жанр посмертных биографий и антологий, процветающий и пользующийся успехом у читателей в любую эпоху.
Эдуард Лимонов «Мои живописцы»
В неожиданном для пламенного революционера сборнике эссе о художниках, как это водится у писателя Лимонова, много чего сказано и о себе любимом. Еще до эмиг-рации, оказавшись в Государственном музее изобразительных искусств имени все того же Пушкина, харьковский обильно заросший волосами разночинец в потрепанном костюме поклялся «стать таким же Великим, как эти гении искусства». По возвращении он назовет этот музей «жалким, маленьким и захолустным», местом для свиданий под смолистыми пиниями с Лизами-Машами. Заграничная жизнь была неуемной: «Я посетил такое количество богатейших европейских музеев, что... меня стало тошнить». «До упаду слонялся по ледяному Риму, до заклинивания икроножныж мышц» — это про Джотто. «Я вспоминаю свои сербские военные пейзажи» — это про Беклина с его «Островом мертвых». Но куда деть метафизику? Живописцы — искры дара Божьего, их образы — «визуальное проявление мечты». Отсюда жесткое противопоставление визионера Ван Гога, отрезавшего себе ухо, — акционисту Петру Павленскому, хотевшему «обойтись без непременного наличия таланта». Книга годится в качестве введения в историю искусства от Рублева до Уорхола. 16+.
Олег Охапкин «В среде пустот»
Собрат по перу Виктор Кривулин называл его «одним из самых влиятельных поэтов Ленинграда после отъезда Бродского». Охапкин писал духовные стихи, не связанные с определенной конфессией, склоняясь к «спиритуальной поэзии». Олег с детства посещал монастыри, пел шаляпинским басом в церковном хоре, а его воспитательница узрела в нем предсказанного Иоанном Кронштадтским «младенца ангельской красоты, который возвестит слово Божие впавшему в грех русскому народу». В советское время богемный поэт неоднократно попадал в психбольницы с диагнозом «религиозно-сексуальный психоз». Эротики у него не больше, чем у тех, кому он запросто посвящал свои тексты, — Пушкину, Лермонтову, Мандельштаму, Ахматовой. По накалу религиозной страсти автору поэм «Испытание Иова» и «Судьба Ионы» в литературе 1970-х нет равных. А вот его диагноз той эпохе: «Тьма, хоть выколи глаз. Живем / В безвременье, я хотел сказать, / Да часы стучат, сам сижу живьем / За столом под лампою, где лизать / Спину свою полюбил кот: Значит, время еще идет». Полезное чтение перед Крещением Господним.
Александр Хорт «Смехачи Мейерхольда»
Почти ровесники — с разницей в два-три года, все феерически яркие и знающие себе цену, вместе они встретились на сцене лишь однажды — в симфонической драме Всеволода Вишневского «Последний решительный», поставленной в 1931-м их кумиром Мейерхольдом. Гарин и Ильинский сыграли двух непутевых матросов, а Мартинсон сразил публику зажигательным номером лихо отплясывающего Американца. С этого эпизода и начинается рассказ о блистательных комиках прошлого века Эрасте Гарине, Игоре Ильинском, Сергее Мартинсоне. Новаторский опыт Мейерхольда, научившего владению телом и искусству молниеносных превращений, остался для них главной школой. Они жаждали свежести и новизны, меняли амплуа, экспериментировали с Эйзенштейном и Акимовым, переходили из театра в театр, снимались в первых картинах у Пырьева и Юткевича. Уникальный путь каждого с упором на профессию и минимумом личной жизни отражен в книге тремя биографическими блоками.
Сожалея о том, что эстрада нынче захирела, автор, сам сатирик, восхищается талантом великих мастеров веселого жанра. Хотя их диапазон был гораздо шире. «Король гротеска» Мартинсон вообще не считал себя комиком, а Герой Соцтруда Игорь Ильинский на закате карьеры сыграл Льва Толстого.