В пандемию этот спонтанный спорт получил новый импульс. Все как в жизни: каждый страдает в одиночку, а бежим мы все вместе
В прошлом году греки из-за пандемии отменили свой международный забег по хрестоматийному маршруту Марафон — Афины. Деньги пропали, поэтому я была уверена: уж в этом-то году наш марафонец в Грецию не поедет. Но сын пришел сияющий, положил письмо от организаторов марафона: «Похоже, в этот раз все сложится».
И вот его первые СМС с дороги: «Греки ужасно законопослушные: повально все в масках, держат дистанцию, всюду сверяют QR-коды... Похоже, здесь самые красивые женщины служат в полиции... Россиян не встречал. Познакомился с двумя румынами... Завтра в 6 утра повезут в Марафон, а забег вроде в 10...»
Дальше — пауза в общении, вся информация уже после того, как все свершилось и можно выдохнуть. Организация, как выяснилось, еще та: 10 тысяч участников, четыре часа в ожидании старта под открытым небом, никаких раздевалок. И пять ватерклозетов на эту дивизию.
Из-за рельефа местности афинский марафон считается самым сложным: 32 км в гору, лишь после — по равнине. «Ноги у меня совсем «забились», стали как колонны, которые торчат тут повсюду», — образно отчитывается сын. — За финишной чертой, возле ворот храма Зевса Олимпийского, куда мы прибежали, попался румын Даниил. Он плакал, обнимался: «Не верю, что я пробежал этот долбаный марафон!» А где, спрашиваю, твой друг? — У него проблемы с ногами..."
Я это «шило в одном месте» понимаю, сама ежедневно бегаю в нашем парке «Покровское-Стрешнево». Более того, это я заразила сына беговой страстью. Уговоров не было. Сказала: «Ты только попробуй». И попытка сразу удалась. Потому что бег — это свобода. Самые неожиданные мысли приходят почему-то именно на бегу. Может, из-за избытка кислорода, может, из-за природы, может, из-за серотонина, который дает тебе чувство эйфории после интенсивного напряжения мышц. Ты каждый раз преодолеваешь себя, и это чертовски приятное чувство. Человек должен себе доказывать, что он крут.
Вижу по сыну: у них в среде бегунов сформировалось свое особое братство. Они переписываются в Сети, ходят в музеи и кабаки, договариваются, куда записаться на следующий марафон или полумарафон, куда съездить вместе на велосипедах. «Это дает ощущение семьи», — сказал мне как-то он. «Они что, все холостые?» — «Нет, конечно! У Антона вообще трое детей». И это бегунское братство не имеет ничего общего с теми командами спортсменов, которых большие компании часто берут на работу, чтобы те «защищали честь корпоративного мундира» в окружающем спортивном мире.
Эта практика пришла с Запада, где очень развит университетский спорт: мощного афроамериканца принимают на какой-нибудь гуманитарный факультет, и он пять лет получает спортивную стипендию. Нечто подобное было и в СССР — недостаток баллов при поступлении в вуз компенсировался тем, что абитуриент был кандидатом в мастера спорта или мастером спорта. Помню, кстати, такого Сашу Алексеева из нашего двора: перед экзаменами в местный мед он пришел на институтское первенство по настольному теннису, сел перед столом на стул, будучи правшой, демонстративно взял ракетку в левую руку и обыграл там всех! Впрочем, это все-таки был СССР — так что в итоге наш Саша таки выучился, стал крепким хирургом...
А здесь все стихийно, неформально, по-честному. И в пандемию этот спонтанный спорт получил новый импульс — когда в парк ни приди, тьма бегунов, хотя лет 12 назад я изредка встречала одного, максимум двух. Впрочем, самым интересным своим наблюдением наш бегун поделился с нами, когда схлынул девятый вал адреналина и к нему вернулась его обычная рассудительность. Оказалось, первые марафонские 5-7 км он пробежал в компании двух парней из Питера и удивился, как легко, под ненавязчивый разговор, они ему дались. Но потом ему пришлось уйти вперед — темп же у каждого свой: И до самого финиша, борясь с деревенеющими мышцами и стараясь не сбиться с дыхательного ритма, думал про то, как не хватает ему этих едва знакомых попутчиков.
Все как в большой жизни — каждый страдает в одиночку, но бежим-то мы все вместе.