"Я БЫЛ ПРОСТО ВОЗДУШНЫМ ЖОКЕЕМ"
Пауэрса сбили над Уралом на большой высоте. В качестве вещдоков на суде были представлены сделанные шпионом фотоснимки советских секретных объектов, шпионское оборудование, целый арсенал оружия и боеприпасов, ампулы с ядом на случай провала операции... Поэтому Пауэрсу даже в голову не приходило отпираться. На суде прояснялись лишь детали преступления. Американец, как видно теперь из его воспоминаний, юлил, врал. Вот характерный диалог из протокола заседания суда:
- Отсутствие опознавательных знаков имело целью скрыть национальную принадлежность самолета?
- Не помню.
- На вашем самолете имелась фототехника для ведения воздушной разведки. Какие указания вы получили?
- Никаких. Мне показали, как включать аппаратуру, и в нужный момент я обязан был это сделать.
- На вашем самолете обнаружено оборудование для радиоразведки, а также магнитофонные записи сигналов различных советских радиолокационных станций. Разве вы не понимали, что это шпионские принадлежности?
- Мне говорили, что там были магнитофоны, но сам я не в курсе дела.
- Вы не понимали, что ваш полет преследовал разведцели?
- Я не видел других причин для такого полета.
В воспоминаниях Пауэрс признался, что в суде просто валял дурака: "Я понимал, что полет на самолете без опознавательных знаков является нарушением международного права. Но я не намеревался признаться в этом...
Короче говоря, я делал вид, что был не шпионом, а просто воздушным жокеем, которому платили за полеты по определенному маршруту и который включал и выключал аппаратуру, как было указано на карте, не имея понятия о последствиях своих действий и не испытывая при этом любопытства".
Обвинитель Руденко не клюнул на эти тактические уловки. В своей речи он заявил: "Подсудимый Пауэрс - не просто шпион, а особый и тщательно вымуштрованный преступник. И если бы его хозяева попытались разжечь новую мировую войну, именно пауэрсы, вскормленные и воспитанные ими в условиях так называемого свободного мира, были бы готовы первыми сбросить на мирную землю атомные и водородные бомбы, как это сделали подобные же пауэрсы в Хиросиме и Нагасаки".
Несмотря на очевидность преступления, Пауэрс по "расстрельной статье" получил минимальный срок - 10 лет лишения свободы и был несказанно счастлив, о чем речь пойдет ниже.
ТЮРЕМНЫЕ СВИДАНИЯ
Условия жизни Пауэрсу и во время следствия, и после суда были созданы достаточно комфортные. Еще во время судебного разбирательства наше правительство разрешило приехать в Москву родителям, жене и сестре подсудимого. Они встречались. Более того, по приговору только первые три года Пауэрс должен был отсидеть в тюрьме, а потом его следовало перевести в трудовой лагерь. Рядом разрешалось поселиться жене, чтобы удобнее навещать мужа. Мало того. Пауэрс писал позже в своих воспоминаниях:
"В комнате, куда меня ввели, уже находились мои мать, отец, сестра Джессика, Барбара и ее мать. Я не мог справиться с собой. Увидев их, я не выдержал и зарыдал...
Посередине комнаты стоял накрытый стол: бутерброды, икра, свежие фрукты, содовая вода, чай... Большей частью это был обычный, ничего не значащий домашний разговор, но я уже целых три с половиной месяца так не разговаривал. Приветы от сестер, племянниц и племянников. Обсуждения: продавать ли машину? Арендовать или покупать дом? Переправлять ли мебель из Турции (там до этого жил шпион с женой. - С.Т.)?
...Мы пытались строить планы, но слишком многое еще оставалось неясным. В будущем, когда меня переведут в лагерь, жена могла бы поселиться неподалеку и навещать меня. Поэтому Барбара уже сейчас хотела остаться в Москве и устроиться на работу в американское посольство... Через родных я передал сообщение для прессы..."
"Моей первой реакцией на приговор, -писал в воспоминаниях Пауэрс, - было чувство безудержной радости. Будто бы я задыхался и вдруг смог глубоко вздохнуть. Меня не расстреляют!.. Я не слышал остального. Я искал глазами своих близких, но в смятении не мог разглядеть их... Лишь когда меня вывели из зала суда, я вдруг осознал всю тяжесть приговора. Десять долгих лет!"
Однако вскоре Пауэрсу улыбнулась удача. Уже в 1962 году на берлинском мосту Глинике его обменяли на советского разведчика - полковника Абеля.