Кирилл Серебренников открыл большую сцену своего «Гоголь-центра» драматическим ремейком фильма Лукино Висконти «Рокко и его братья»
После скандального переформатирования тихого московского Театра имени Гоголя в сенсационный (прежде всего благодаря раскрученному имени нового художественного руководителя Кирилла Серебренникова) «Гоголь-центр» от прежнего здания на улице Казакова остались лишь контуры, обозначенные несущими конструкциями стен, колонн и перекрытий. Теперь это клуб в стиле, который у нас принято именовать европейским: обнаженная кирпичная кладка, просторный лаунж, вместительное кафе, аскетичные стулья из «пробки». Все просто, лаконично, холодновато-отстраненно – такое себе универсальное пространство для всех. Необщее выражение среднеевропейскому интерьеру придают разве что режиссерские премудрости от мэтров мирового театра – от Мейерхольда до Антонена Арто и от Эфроса до Питера Брука, мобилизованные новым хозяином этого театрального пространства для обоснования своей идейно-творческой платформы. Аргументы, надо отдать Серебренникову должное, подобраны безукоризненно.
Большая сцена решена как зал-трансформер. Для премьеры «Братьев» в постановке известного кинорежиссера Алексея Мизгирева (это его дебют в театре) она превращена в ринг посредине зрительного зала, к которому с двух сторон амфитеатром довольно крутых ступенек (предполагается, видимо, что ходить сюда будут исключительно люди с неограниченными физическими возможностями) спускаются пластиковые кресла. Ринг, на котором резвятся молодые, азартные и далеко не бесталанные актеры (искренняя непосредственность пока с успехом заменяет им профессионализм школы), отделен от зрителей не канатами, а металлической сеткой, при первом же взгляде на которую воображение готово дорисовать таблички «Стой! Опасная зона».
Она действительно опасна: там избивают до крови, насилуют и, разумеется, убивают – это вам не висконтиевский бокс, а русские бои без правил. Но, похоже, страсть к провокации у Серебренникова и его соратников столь же пламенна, как и страсть к риску. Признанный лидер новой драмы выбирает для большой сцены в качестве премьеры не оригинальную (в смысле свеженаписанную) пьесу, а драматическую копию киношедевра Висконти «Рокко и его братья», выполненную Михаилом Дурненковым с помощью, так сказать, двойного переноса – в иной жанр и в иное пространство-время. А также, заметим, щедро напичканную отечественным ненормативом (депутатам Госдумы, ратующим за стерильность русского языка, туда лучше не являться). Сельские парни, перебравшиеся откуда-то из южной Италии в промышленный Милан в конце 50-х годов прошлого века, стали русскими провинциалами, штурмующими Москву где-то в начале 90-х.
По части актуальности 1:0 в пользу Висконти – он снимал свое кино как очевидец, Дурненков же со своим изложением на заданную тему опоздал минимум лет на 15. Нынешние понаехавшие уже иные, как и их проблемы.
С художественной отдачей ситуация та же. Те, кто мог бы в клонированных героях узнать себя, по театрам не ходят. Адекватному зрителю довольно сложно сопереживать веселой гопоте, не обладающей ни знаниями, ни ремеслом, ни иными талантами, кроме как кулаками махать, и приехавшей в столицу за хорошей жизнью.
Странно, однако, другое. «Братья» – лишь первая из трех премьерных калек «Гоголь-центра». Впереди еще «Идиоты» самого Серебренникова по мотивам одноименного фильма Ларса фон Триера и «Страх съедает душу» Владислава Наставшева, пересказавшего картину Вернера Фассбиндера.
Похоже, законы физики неотменимы и в театре: действие равно противодействию. Чем сильнее хочется быть новатором, тем быстрее скатываешься во вторичность.